Баркулабовская летопись получила своё название от места, где она была написана. Судя по всему, это имение - село Баркулабово Буйницкой волости Могилёвщины.
Эта летопись создавалась в имении семей, которые придерживались, с одной стороны, православия, а с другой стороны уже потихоньку через систему родовых связей владельцев этого места, подходивших к такой черте, когда стоило делать выбор оставаться ли дальше православными или уйти в унии, перейти в католичество.
Летопись сохранилась в единственном списке, и в настоящее время хранится в отделе рукописей Государственного исторического музея. Этот источник неоднократно описывался, начиная с конца XIX века и неоднократно издавался. Но с археографической точки зрения издания этого источника в узком смысле касалось собственной баркулабовской летописи. А сама летопись сохранилась достаточно в большом летописном сборнике, который имеет и другие достаточно интересные оригинальные компилятивные известия исторического характера.
В полной мере, полностью исторический сборник практически был издан только недавно. Два года назад в Белоруссии рукопись была издана фототипически и наборным способом. И мы получили возможность понять какие тексты читал автор баркулабовской летописи, чтобы понять степень его грамотности и осведомлённости об исторических событиях. Это представляет очень большой интерес.
Что же читал автор баркулабовской летописи?
Во-первых, описание собора в Бересте 1596 года. На этом соборе была достигнута, не всеми, но частью духовенства, уния с римо-католической церковью. Большинством православных священников и частью епископата этот собор не признавался. И в своих владениях Константин Константинович Острожский даже созвал свой собор, который был многочисленнее и лучше представлен. Но тем не менее берейстейский собор получил ту легитимацию, пусть и меньшинства, но зато поддержанный королевской властью, благодаря которому Уния стала распространяться более интенсивно на Восточно-славянских землях Речи Посполитой. И плоды этой работы сейчас прекрасно наблюдаются, потому что эта Уния касалась не только вопросов религии, но и вопросов политики.
По сути дела этот собор противоречил постановлению варшавской конфидерации, которая выступала за толерантность и равность возможностей на территории Речи Посполитой всех религий. Если это декларированное постановление в конце 70-х - 80-е и 90-е годы как-то соблюдалось. Не везде идеально, но в принципе было желание его соблюдать, то после того, как испугавшись этого постановления Рим прислал своего представителя. А папским унцием был очень активный пассионарий Антонио Пассивино. Римо-католическая церковь попыталась сохранить позиции католической церкви в Польшу, а во-вторых, расширить их на восточно-славянские земли, чем они и пытались заниматься, начиная, по крайней мере, с XIII века.
Православное общество в то время было расколото. И связано это с тем, что в епископы старались поставлять лояльных королю людей. Также людей богатых, которые за своё поставление платили королю достаточно большие деньги. То есть процветало симонией, что очень сильно осуждалось православной церковью. В частности, причина разрыва с московской кафедрой в 1415 году, по крайней мере как она декларировалась со слов Витовта, было то, что Афонтий очень много денег забирает себе, поставляет непонятно как людей и мало ездит на территории Великого княжества литовского.
И вот человек, этот Витовт, который несколько раз переходил из православия в католичество и из католичества в православие, заботясь о православной церкви, решил избрать Григория Цамблака, племянника умершего митрополита Куприана известного, такого православного духовного писателя конца XIV - начала XV века, происходившего из знатного болгарского рода. И здесь в XVI веке мы видим, что часть епископов, которые поддержали короля православных на Унию, например такой, как Терлецкий, происходил из знатного шляхетского рода. Собственно, в основе поведения этих людей лежали не какие-то заботы о духовном развитии своей паствы, а чисто корыстные цели. Первое, это сохранение своего положение, и сохранение своего материального положения, потому что если люди не подчинялись королевской власти, возникала угроза их лишения епископства. Сан они могли сохранить, король не мог лишить сана, как светское лицо. Но епархии они могли вполне лишиться. А лишение епархии - это лишение большого дохода. Поэтому потихоньку стали перетягивать на свою сторону колеблющихся и бороться с теми, кто не под каким предлогом не соглашался поддерживать эту Унию.
И события смутного времени сыграли огромную роль в ослаблении стойких людей, которые держались православия Речи Посполитой. Произошла как бы вторая трагедия православного духовенства. Первая трагедия - это поражение Ивана Грозного в Ливонской войне, после которого начались привилегии православного населения. Прежде всего на пограничных землях, в частности в северно-восточной Белоруссии, таких городов как Полоцк, Могилёв, Витебск, появление там иеузитов. В Пинске они тоже появились, образовывали свои коллегии, учебные заведения. И через эти учебные заведения они привлекали к себе молодёжь православную знатных княжеских и боярских родов, которые получали там образование по европейским канонам, а по сути дела они перековывались в католическую веру, у них менялось мировоззрение, они оказывались оторванными от привычной среды.
У нас средневековье, общество жёсткое, достаточно структурировано в иерархии. Как хозяин сказал в ряде моментов, какая вера будет у него во владении, так крестьяне, как правило, были вынуждены подчиняться. То есть стал он католиком, изгнал православного священника, храм переосвятили, допустим, в униатский или римо-католический. И после этого крестьяне обязаны ходить в эту церковь, чтобы избежать репрессий.
Второй момент. Были более либеральные хозяева. Они заводили себе католическую церковь, а дальше ставили крестьян перед выбором: если крестьянин переходил тоже в католицизм, он также платил полную десятину, как и раньше, только теперь католическому священнику; если он оставался православным, то теперь он вынужден был платить две десятины, одну католическому священнику, а вторую - православному. То есть помимо религиозного гнёта наступил гнёт в определённой степени экономическое. С помощью экономических рычагов принуждения население подталкивалось из православия в католицизм. Сразу замечу, что такое явление было не везде.
В частности, во владениях крупных магнатов Радзивиллов действительно процветала такая толерантность. Связано это было с тем, что сами Радзивиллы, их ветви, делились на две части. Одна, будучи имперскими князьями, сидела в Пруссии и Польше, а вторая часть крупная сидела на территории Великого княжества Литовского. И вот своих владений у них было много. Если вы когда-нибудь поедете в белорусский Несвиж, то увидите, что у них там по регулярному плану стоит и католическая церковь, и православная, и в своё время была синагога. Для них было важно, что подданные их признавали, вовремя платили налоги. А во внутреннюю кухню, кому они там молятся, Радзивиллы не вмешивались особо. Хотя понятно, что Радзивиллы, часть из них была православные - это ветка Остиковичей, она была прервана. Один из Остиков был казнён как сторонник Ивана Грозного. Один из лидеров православной промосковной партии Великого княжества литовского был казнён. И все их вотчины спали на Радзивиллов, их ближайших родичей.
И ситуация была очень неоднозначная в зависимости от территории Речи Посполитой. Понятно, что под Ляшхой, например, район стыка белорусских, украинских и польских земель, где население, шляхтичи, были смешаны. Достаточно быстро и перешло в католичество и в унианство в течение XVII века.
Население западной Украины в крупных городах достаточно быстро перешло в католичество. И потом мещанское население было преимущественно иностранным, там жили немцы, поляки, хотя были и те, кто себя русскими называл тогда. Их было уже меньшинство, у них было магдебургское право, а магдебургское право могли получить, в основном, цеховики, которые были католиками. Русских в цех старались не брать. Русская улица во Львове отличалась тем, что на этих людей не всегда распространялось магдебургское право. И поэтому, чтобы стать своим, им надо было перейти в веру католическую, желательно породниться с представителями этих цехов и потом туда попасть. Существовали цеховые правила, судьба молодых девушек не всегда была весёлая. То есть где-то была очень жёсткая, что мастер мог отдать свою дочь замуж только за молодого человека - представителя этого цеха или представителях цеховых организаций, если это не касалось очень богатых купцов.
Понятно, зачем это делалось, чтобы сохранить цеховую солидарность, укрепить её связи. Но мы видим, что для православного населения это всё вызывало затруднения в жизни.
У представителей православного населения были свои преимущества. Православные шляхтичи в своих имениях заводили свои церкви и православные монастыри. Как известно, в Великом княжеском литовском действовал запрет на постройку новых православных церквей. Это, как бы сказали ныне, не демократическое решение активно приветствовалось всеми прогрессивными силами в западной Европе. Но это касалось королевских земель. Условия были достаточно жёсткие, например, православные не могли проводить даже ремонт этих церквей, которые разрушались. То, что у нас не сохранилось на территории западной Украины, Белоруссии определённого количества каменных древнерусских построек, связано исключительно с этой проблемой. Их просто не разрешали ремонтировать. И поэтому они постепенно разрушались, приходили в негодность. И, соответственно, этот церковный приход закрывался.
Если изначально в городах существовали параллельно и католические, и православные епископы, то потихоньку центр православной епархии из городов убирали за пределы города, давали какой-то загородный монастырь. Например, если посмотреть на Галич, то галицкий епископ и митрополит жил на Криосе - загородное село, там была построена церковь и был центр православия. А собор святого Юра, Георгия, который находился в замке львовском стал центром католического, кажется, даже архиепископства на территории Львова.
И такое проникновение шло с Запада на Восток в разных местах по-разному. Не могли католики не учитывать демографической ситуации. И если брать конец XVI века, то в какой-то степени время проведения Унии было выбрано весьма удачно. Во-первых, происходила определённая консолидация католического населения и католической знати. Это было связано с одной стороны с тем, что они являлись победителями в Ливонской войне. Католическая Речь Посполитая одолела православную Московскую Русь. И если раньше правитель Москвы мог в каких-то моментах и переговорах давить на своего соседа в плане исполнения, то что православных нельзя угнетать, родственников и т.п., то когда он был побеждён, таких разговоров уже не велось.
Второй момент - изменение климата. И если взять баркулабовскую летопись, очень много в ней записей фенологического характера, сообщающих о достаточно серьёзных изменениях в климате: продолжительных морозах, высоком уровне снега и распространение болезней в конце XVI - начале XVII века.
Зачитаю несколько хороших интересных записей. Например, запись о соборе в Бересте, ошибочно датируемая 1594 годом.
“Тот рок велми был мочлив, бурлив, студен; на збожье мерный был урожай”.
Хороший, значит, урожай был, высокий снег, но постепенно, значит, всё меняется.
В 1596 году:
“По выеханью казаков и Литвы, тогды было зиме ни зима, ни лето, ни осен, ни весна аж до месеца мая до святого Афанасия снегу не было”.
Представляете как погода менялась? А речь идёт о времени восстания Наливайко. Вот этот Северин Наливайко вместе со своими сторонниками начал огромное восстание на Украине, с которой двинулся вверх по Днепру и попал в белорусские земли, в частности захватил Могилёв.
Автор баркулабовской летописи, имя которого неизвестно, но скорее всего более вероятным считается, что он был одним из, может быть, дьяконом или псаломщиком этой баркулабовской церкви, где служил в его время священник Фёдор Филлипович, он крайне не любил украинских казаков. И они описаны с крайне отрицательной точки зрения, что довольно интересно, поскольку так принято, что все они были великого княжества Литовского статуты были.
А статуты последней третьей редакцией статутов для Великого княжества литовского - это 1588 год. Они были защищены европейскими законами по сравнению с дикой Москвой. И они так всегда всё хорошо друг к другу относились. На самом деле, ничего подобного. Чисто областное мышление и крайне отрицательное отношение к пришельцам. Это связано с тем, что, во-первых, вели себя очень плохо. Это бунт, уголовщина, огромное количество ограбленных людей, убитых, изнасилованных, включая малолетних детей.
В общем, казаки отличились там так, что автор баркулабовской летописи не жалеет красок в описании того, что творили эти люди на территории Белоруссии. И поэтому он очень внимательно смотрит что случилось с Северином Наливайко, как его казнили в Польше. И здесь он выходит за пределы описания своего областного взгляда, описывает не только местные события, а события общегосударственного уровня, которые касались всей Речи Посполитой.
Почему ещё казаки осуждаются? Из-за них на территории могилёвщины попала литва и татары, которые тоже не местные. И местное население они особо не жалели.
Важно понимать, что рождение социальной базы, которая могла поддержать русского самозванца, это казаки - запорожцы, разбитые после этих восстаний. Находящийся, возможно, под королевским судом за свои преступления. И один из шансов исправится перед королём в какой-то степени - это был шанс поддержки первого самозванца и, соответственно, король одобрил поход, можно было бы завоевать прощение, с одной стороны.
А с другой стороны чисто экономически поход - это всегда добыча, можно было поправить материальное положение. И третий стимул очень важный - это череда моров и голода. То есть людям хотелось восстановить своё экономическое положение, в том числе имущественное. Это подталкивало к активным пассионарным действиям. Видно, что они идут спонтанно через год, через два.
1598 год:
“Того року были хоробы, болести многие розмаитые, зима была мала снежная, а предсе рано стала, запором зышла”.
Болезни были.
1599 год:
“Тот рок был велме меженский, албо голодный: жито куповали чверт по таляру, а мера жита по две копе без двадцати грошей; а предсе здоровый на люди. А куповати збоже было везде много, так у домах, як и в торгу, толко дорого”.
События... ещё раз он возвращается через какое-то время к этому. Осень 1599 года:
“Тот рок 99 был велми урожайный, добрый, здоровый, погодный, на всем добрый”
Дальше перечисление денег что сколько стоило, но главное, что было всё. То есть жито, овёс, гречиха, пшеница. На то всё был урожай добрый. Но уже в 1600 году зима “люта и снежная”. Что важно, в 1601 году, когда всё стало расти, начались заморозки и только что выросший в лето урожай полностью был покрыт снегом. И он погиб. Об этом пишут подробно русские источники. То же самое отмечает вот этот белорусский летописец.
Ещё важно, вовлечённость казаков запорожья во внешнеполитические проекты великого княжества литовского. Например, события 1601 года, поход на лифлянты, то есть та часть Ливонии, которая осталась за шведским королём. Ливонию они разделили, одна часть шведская, другая - польская. Русские оттуда ушли.
Но белорусский летописец отмечает:
“были у Швеции козаки запорозкие люду четыри тисечи, над ними был гетманом Самуель Кошка. Там же того Самуила убито, а поховано у Киеве. Нижли там у Швеции козаки запорозкие ничого доброго не вчинили ани гетманови и пану королю жадного ратунку не дали, толко з Швеции утекли, а тут на Руси Полоцку великую шкоду чинили, а место славное и великое Витебск звоевали, злата сребра множество побрали, мещан учтивых порубали, и так шкоду содомию чинили горше злых неприятелей, албо злых татар”.
То есть, представляете какое сравнение “хуже татар”. Так что то, что вот это вот братьям державам в 1604 году Лжедмитрия I, который к ним направлял посольство и они вместе с ним пошли воевать русское государство, на тот момент единственное полностью независимое православное царство в Европе, нам удивляться не приходится, поскольку морально-нравственный облик этих людей не порядочен, получается.
Помимо записей фенологического характера, баркулабовский летописец достаточно подробно, хотя просто основные моменты смутного времени отмечает, хотя пишет это, понятно, не с личного восприятия, в отличие от событий в Белоруссии, а с чужих слов. И поэтому понятно, что здесь у него есть ошибки.
Во-первых, сначала он пишет, что этот Дмитрий царевич, нашедшийся во дворе князей Вишневецких, подлинный. Пишет он о захвате Стародуба, почему-то именно этот город ему кажется ключевым, что достаточно правда. Ничего не пишет про осаду Новгорода Северского, но зато пишет достаточно подробно о его агитации, что он все листы по Москве разослал, имеется ввиду по государству. Отмечая себя, что он - Дмитрий Иванович московский и что он хотел стать царём, а Годунова, как он пишет Годуна, причём в одном месте Годунова он называет Василием, вместо Бориса Фёдоровича. То есть он даже его имени толком не помнит. Скорее всего это записано, как мне представляется, не в момент событий, а позднее, когда происходило осмысление.
Ничего страшного не произошло и “до царя Годуно принесено, але не оного Дмитра Ивановича, в него место малое дитятко, а его дивне было сховано и на Украину Низовскую было вывезено”. Опять-таки, Украина Низовская, то есть по сути дела малая Русь - то, что ниже находится, - “Якож о того Дмитра Иванонича животе и мешканю, о бытности его, обычаех и поступках и мешканю его дивне и плачливе и трудно было выписати, якож история о нем есть написана по достатку у других летописцах”. Тоже такой момент важен, что это всё задним числом. Он не собирается подробно об этом писать, другие летописцы об этом будут писать. Он как бы отсылает читателей к этим летописцам, но не раскрывает какие это летописцы. Можно полагать, что не все из них до сих пор известны.
Итак, “взявши град Стародуб и Москву осел, а Годуна с царства своего Московского согнал, и не ведати где ся Годун подел”. То есть не известно куда он делся. Но мы-то знаем, что Борис Годунов умер ещё до прихода самозванца, а дети его были убиты. Вернее, не дети, а члены семьи, за исключением Ксении.
Дальше коронация Дмитрия Ивановича в Москве идёт, о его сватовстве к Марине Мнишек - “воеводы сондомирского в Полщи”, как он пишет, о прибытии в Москву “люду служалого рыцерскаго, панов зацных шляхетных, также зацных паней, панянок; тым всим великое насилство” было.
Потом, когда в Москве в 1606 году началось восстание против самозванца, здесь всё очень подробно расписывается. Но при этом говорится об избрании Шуйского, о вовлечении в московские события Жигимонда III, который послал гонца своего до Москови пана Яна Гансевского, который Москву взял, которому ворота открыли, и он её захватил. А также о появлении второго самозванца, который шёл со Шклова, как он описывал.
“ишол со Шклова и з Могилева на Попову гору якийсь Дмитр Иванович; менил себе быти оным царем московским, который первей того Москву взял, и там же оженився. Бо тот Дмитр Нагий был напервей у попа шкловского именем (проп.), дети грамоте учил, школу держал; а потом до Могилева пришол, также у священника Федора Сосиновича Николского у селе дети учил”.
Это данные о втором самозванце. И вот эта версия о шкловском происхождении второго самозванца подтверждается данными других некоторых источников, о том, что действительно Лжедмитрий II происходил из Шклова. И там отмечается, что это был еврей. Здесь он не пишет, что он еврей, а некоторые источники пишут, что это был еврей из Шклова, который действительно был учителем. И здесь тоже говорится о том, что он был учителем этот Дмитрий Нагой.
Дальше уже идут приключения учителя из Шклова: как он попадал в плен к местным шляхтичам. как его решили потом использовать как политическое оружие против Василия Шуйского, как его поддерживали, какие люди, в том числе Лисовский упоминается, Сапега, о котором мы ещё будем говорить. Важно то, что об участниках со стороны Речи Посполитой этот источник говорит не очень подробно, но он знает детали. Это очень важно. Если московские русские источники, в основном, зацикливаются, прежде всего, на описания в этих событиях на участников с русской стороны, то этот источник как раз со стороны белорусских.
