М. Бойс также отметила, что первое упоминание о башнях-дахмах в Иране относится к 830 г., но они начали повсеместно распространяться там лишь в Х в. «Очевидно, обычай возведения погребальных башен, – отмечает далее исследователь, – имел широкое распространение в то время, но он, видимо, не древнее исламского периода, потому что, как кажется, не было никаких установленных традиций, определяющих использование этих башен. Возведение башни не позволяло видеть трупы и предотвращало возможное раздражение мусульман (которые всегда готовы были напасть на зимми); в то же время высокое сооружение защищало мертвых от осквернения. Ранние башни в Иране и Индии были простыми, массивными зданиями круглой формы с высоким парапетом, заслонявшим каменную площадку» [Бойс, 1994
, с. 186]. В XVI–XVIII вв. в местах компактного расселения зороастрийцев в Иране и Индии обычным явлением стали «величественные круглые башни в уединенном месте за городом» для погребения умерших [
Бойс, 1994, с. 211–212]. Как видим, сравнение «воздушных» погребений адыгов с зороастрийскими башнями-дахмами не совсем удачно, хотя они могли действительно выполнять одну и ту же функцию – не позволять мертвой плоти соприкасаться с землей.
Во-вторых, в действительности в сочинении ал-Мас‘уди религия кашаков в отмеченном фрагменте названа термином маджусийа («и они народ, который приверженец маджусийа») [Мас‘уди, 1966,c. 146], значение которого словари объясняют как «религия магов, огнепоклонников». Этот пассаж В. Ф. Минорский прокомментировал следующим образом: «Мусульманские авторы применяют название маджус к древним русам и норманнам, по-видимому, из-за их обычая сжигать мертвых, описанного у Ибн Фадлана... Эти “сжигания на корабле”... могли быть неправильно поняты как “огнепоклонство”, что явствует из Марвази...: “саклабы сожигают мертвых, ибо они огнепоклонники”... Я не смог выяснить, существовали ли подобные обычаи у черкесов, среди которых ко времени Мас‘уди бы-ли и христиане» [Минорский, 1963, с. 206, прим. 81].
В связи с этим напомним, что зороастрийцы не могли практиковать обряд трупосожжения, ибо нельзя было осквернять мертвым телом одну из священных стихий – огонь. По этому поводу М. Бойс отметила: «Особые правила, составляющие своеобразие зороастрийской веры, касаются воды и огня... сжигать на нем (огне. – О. Б.) мусор для зороастрийцев немыслимо» [Бойс, 1994, с. 58]. Еще более немыслимо для зороастрийцев – сожжение тел умерших на костре, ибо, по их представлениям, тело мертвого человека ритуально не чисто. «С момента смерти, – отмечает М. Бойс, – с мертвецом обращались как с чем-то в высшей степени заразным. К нему приближались лишь профессиональные могильщики и носильщики трупов, которые знали необходимые меры предосторожности. Если это было возможно, то похоронный обряд совершался в день смерти и тело несли сразу же на место трупоположения» [Бойс, 1994, с. 59].
В случае с народами Севера ситуация выглядит в точности до наоборот – там, где мусульманские авторы упоминали огнепоклонников, очень часто практиковался обряд трупосожжения.
Следует отметить, что в большинстве случаев для обозначения язычников-огнепоклонников мусульманские географы использовали конструкцию ‘абада ан-нар – «поклоняться огню». Данное словосочетание, например, встречаем в сочинении Ибн Русте, где речь идет о том, что мадьяры и сакалибы полоняются огню [Хвольсон, 1869, c. 27, 30]. Выражение ‘ибада ан-нар – «поклоняются огню» также присутствует в той части сочинения Марвази (XII в.), где речь идет о сакалиба [Minorsky, 1942, p. 14, 22 (arab.)]. Последний пассаж представляет интерес еще и потому, что Марвази сообщает: «... и сжигают своего мертвого, потому что поклоняются огню» [Minorsky, 1942, p. 14, 22 (arab.)].
Само выражение харака ал-мавта – «сжигать мертвых» встречается не только в сочинении Марвази, но и у Ибн Русте, где речь идет о буртасах и сакалиба [Хвольсон, 1869, c. 21, 29], а также у Ибн Фадлана при описании погребальных традиций русов [Путешествие Ибн Фадлана на Волгу, 1939, c. 83, 212б (араб.); Ковалевский, 1956, c. 145, 212б (араб.)]. Находим данное выражение и в той части сочи-нения ал-Мас‘уди «Мурудж ад-Дзахаб», где повествуется о том, что русы «сжигают своих мертвецов вместе с их животными, утварью и украшениями» [Минорский, 1963, c. 193; Мас‘уди, 1966, c. 135]. Очень хорошо сущность обряда трупосожжения русов охарактеризована в «Рисале» Ибн Фадлана, где сам рус об этом говорит следующее: «...Вы берете самого любимого и самого уважаемого вами и оставляете его в прахе, и едят его насекомые и черви, а мы сжигаем его во мгновение ока, так что он немедленно и тотчас входит в рай...» [Ковалевский, 1956, c. 145, 212б (араб.)]. Поэтому ничто не мешает нам считать, что аналогичные верования существовали и у других народов, практиковавших обряд трупосожжения.
Проведенный анализ показывает, что не все народы, практиковавшие обряд кремации, названы мусульманскими авторами огне-поклонниками, например буртасы. В то же время мадьяры, не сжигавшие своих умерших, отнесены Ибн Русте к числу огнепоклонников. Что же касается ал-Мас‘уди, то в своем «Мурудж ад-Дзахаб» по отношению к русам он использовал термин ал-джахилиа – «язы-чество, язычники» [Минорский, 1963, c. 193; Мас‘уди, 1966, c. 135]. Как видим, ал-Мас‘уди не было присуще использовать выражение ‘абада ан-нар – «поклоняться огню».
Необходимо отметить, что немусульманские авторы отметили также почитание огня и даже обряд кремации у раннесредневековых кочевников Евразии. Так, Менандр сообщает о том, что западные тюрки поклонялись огню и приписывали ему очистительные функции, как это отражено в сцене прибытия византийского посла Зимарха ко двору правителя западных тюрок в 568 г. [Менандр,
1860, c. 376–377]. К сожалению, у Менандра весьма неопределенно дано описание завершения погребения правителя западных тюрок Дилзивула в 576 г. [Менандр, 1860, c. 421–422], так что мы даже не можем сказать, какой обряд захоронения существовал среди верхушки западных тюрок – кремация или ингумация? Зато нам четко известно, благодаря китайской хронике «Таншу», что до началаVII в. обряд кремации широко практиковался в главном племени восточных тюрков [
Бичурин, 1950, c. 230], которые имели одно происхождение с правителями западных тюрков.
Таким образом, в раннем средневековье среди народов Евразии бытовали обряды, связанные с верой в очистительную силу огня. Однако не все эти огнепоклонники практиковали обряд кремации. В сочинении ал-Мас‘уди «Мурудж ад-Дзахаб» мы видим, что для названия религии русов, которые сжигали умерших, в отличие от других мусульманских авторов, он использовал не выражение ‘абада ан-нар – «поклоняться огню», а термин ал-джахилиа – «язычество, язычники». Относительно же религии кашаков он использовал термин маджусия, значение которого – «религия магов, огнепоклонников». В. Ф. Минорский комментирует этот факт следующим образом: «Это показывает, что Мас‘уди использовал различные сообщения. Его описание черкесов, видимо, основано на рассказах черноморских купцов. Даже в своем позднейшем ат-Танбих Мас‘уди не обнаруживает ясного знания географии черноморского бассейна» [Минорский, 1963, с. 206, прим. 83]. К этому следует добавить, что в арабском языке для обозначения зороастрийцев, которых арабы также склонны относить к числу огнепоклонников, существует множество других терминов. Получается, что термин маджусия – это обобщающее название для всех религий, где огню отводятся особые очистительные функции.
Это предположение подтверждает информация арабоязычного автора IX в. Ибн Хордадбеха. В своей «Книге путей и стран» о тюрках Средней Азии он сообщает следующее: «От Верхнего Нушаджана до столицы хакана тугузгузов трехмесячный путь через большие села с плодоносными землями. Их жители – тюрки. Среди них есть ал-маджус, которые поклоняются огню, есть и безбожники (занадик)...» [Ибн-Хордадбех, 1986, с. 65–66]. Как видим, Ибн Хордадбех использовал термин ал-маджус – «огнепоклонники» вместе со словосочетанием ‘абада ан-нар – «поклоняться огню», которое другие мусульманские авторы применяли для описания религии язычников. К тому же у нас нет информации о распространении зороастрийской религии среди тюрков в IX в.
Совсем недавно Т. М. Калинина сосредоточила внимание на том, что О. Прицак уделил много внимания понятию ал-маджус. По ее наблюдениям, одна из его работ «освещала информацию марокканского историка ал-Марракуши (ум. после 1312) о набеге полководца эмира Кордовы Хишама I (788–796) ал-Мутиса на “ардар-Рум”, “Ифранджа” и “билад ал-маджус”». Т. М. Калинина не согласна с гипотезой О. Прицака, согласно которой слово ал-маджус должно соответствовать кельтскому magos, сопоставимому с латинским forum – «место торговли». Это дало основания О. Прицаку считать маджус норманами или русами, потому что, по его мнению, они были пиратами и торговцами [Калинина, 2014, с. 8].
Свое несогласие Т. М. Калинина аргументировала следующим образом: «О. Прицак был осведомлен об упоминании “ал-маджус” в Коране, что не помешало ему придерживаться указанной теории... Маджусы упоминаются в аяте Корана 22:17... Толкователи полагали, что речь идет не только о религии зороастрийцев в Иране до ислама, но и, позднее, о любых огнепоклонниках и тех, кто предавал умерших сожжению... Арабские источники не сомневались в равенстве значений норманнов и маджусов. О нападении маджусов, т. е. норманнов, на Севилью в 844 г. вспоминали арабские авторы IX–XVII вв.: Ибн ал-Кутиба, Ибн Хаййан, ал-‘Узри, ал-Бакри, Ибн ал- Асир, Ибн Са‘ид ал-Магриби, Абу-л-Фида’, ан-Нувайри, Ибн ал-Изари, Ибн ал-Хатиб, ал-Маккари и др. Во всех описаниях маджусы выступают как отъявленные разбойники, приходившие не с целью торговли, а для грабежа и разорения» [Калинина, 2014, с. 8–9].
Действительно, при описании некоторых народов Европы арабо-язычные авторы использовали термин маджус в значении «язычники», а не «торговцы» или «зороастрийцы». Так, автор конца IX в.ал-Якуби использует термин маджус для обозначения русов. В переводе А. Я. Гаркави фрагмент его «Книги стран» имеет вид: «На запад от города, называемого Аль-Джазира (Algesiras недалеко от Гибралтара. – А. Г.), находится город, именуемый Ишбилия (Севилья. – А. Г.), при большой реке, которая есть река Куртубы (Кордо-ба-Гвадалквивир. – А. Г.). В этот город вошли язычники (Маджус. – А. Г.), которых называют Рус, в 229 (=843–4) году и пленяли, и грабили, и жгли, и умерщвляли» [Гаркави, 1870, с. 63]. Комментируя этот пассаж, А. Г. Гаркави высказал предположение, что отождествление Маджус и Рус – это выдумка или самого ал-Якуби, или ко-пииста его сочинения [Гаркави, 1870, с. 70–71].
Характерно, что ал-Мас‘уди в своем «Мурудж ад-Дзахаб» использует термин ал-маджус для обозначения не только кашаков, но также русов и сакалиба (славян). Так, под названием
маджус, поданным А. Я. Гаркави, они упомянуты вместе как жители хазарской столицы: «Что же касается язычников (буквально народ из Ма-джус. – А. Г.), находящихся в стране хазарского царя, то некоторые племена из них суть Славяне и Русы. Они живут в одной из двух половин этого города и сожигают своих мертвецов с их вьючным скотом, оружием и украшениями» [Гаркави,
1870, с. 129]. Однако в использованном нами варианте «Мурудж ад-Дзахаб» по отношению к русам и сакалиба был применен термин ал-джахилиа, а не маджус [Мас‘уди, 1966, c. 135].
По данным А. Я. Гаркави, в другой части своего сочинения ал-Мас‘уди вне связи с русами отождествляет славян (сакалиба) с ма-джус: «Славяне разделяются на многие народы; некоторые из них суть христиане, между ними находятся также язычники (Маджус. – А. Г.), точно также солнцепоклонники... Большая часть их племен суть язычники (Маджус. – А. Г.), которые сжигают своих мертвецов и поклоняются им» [Гаркави, 1870, с. 125].
Как видим, мусульманские авторы при описании народов Европы, прежде всего русов и сакалиба, использовали термин маджус чаще всего в значении – «язычники-огнепоклонники, которые сжигают своих умерших». К этому же кругу народов были отнесены икашаки-касоги, что не исключает вероятности, что ал-Мас‘уди религию кашаков назвал термином маджусийа [Мас‘уди,
1966, c. 146], потому что те сжигали своих умерших. Вполне возможно, что ответна этот вопрос можно получить из данных археологии.