ПОВЕСТЬ О НАШЕСТВИИ ТОХТАМЫША

О ПЛЕНЕНИИ И О ПРИХОЖЕНИИ ТАХТАМЫША ЦАРЯ[1], И О МОСКОВСКОМЪ ВЗЯТЬИ

Бысть некое проявление по многы нощи: являшеся таково знамение на небеси на въстоце пред раннею зарею — звезда некаа, аки хвостата и аки копейнымъ образомъ,[2] овогда в вечерней зари, овогда же въ утреней; то же многажды бываше. Се же знамение проявляше злое пришествие Тахтамышево на Рускую землю и горкое поганых татаръ нахожение на христианы, яко же и бысть гневомь божиимь за умножение грехов наших. Бысть въ третие лето царства Тахтамышева, царствующу ему въ Орде и в Сараи.[3] И того лета царь Тахтамыш посла слуги своя в град, нарицаемый Блъгары,[4] еже есть на Волзе, и повеле торговци рускиа и гости христианскыа грабити, а суды их и с товаромъ отимати и провадити к собе на перевоз. А самъ потщася съ яростию, събрав воя многы, и подвижеся к Волзе, съ всею силою своею перевезеся на сию страну Волги, съ всеми своими князьми, з безбожными вои, с татарскими плъки, и поиде изгономъ[5] на великого князя Дмитриа Ивановича[6] и на всю Русь. Ведяше же рать внезапу из невести умениемъ тацемъ злохитриемъ — не дающи вести преди себе, да не услышано будет на Руси устремление его.

И то слышав, князь Дмитрий Костянтинович Суждалскый[7] посла к царю Тахтамышу два сына своя, Василья да Семена. Они же, пришедше, не обретоша его, беаше бо грядя борзо на христианъ, и гнаша вслед его неколико днии, и переяша дорогу его на месте, нарицаемемъ Сернаце,[8] и поидоша по дорозе его съ тщаниемь, и постигоша его близ пределъ Рязанскыа земля. А князь Олегъ Рязанский[9] срете царя Тахтамыша преже даже не вниде в землю Рязанскую, и бивъ ему челомъ, и бысть ему помощникь на победу Руси, но и споспешник на пакость христианом. И ина некаа словеса изнесе о томъ, како пленити землю Рускую, како бес труда взяти каменъ град[10] Москву, како победити и издобыти князя Дмитриа. Еще же к тому обведе царя около всей своей отчине, Рязанские земли, хотяше бо добра не нам, но своему княжению помагаше.

А в то время позде некако си, едва прииде весть князю великому, възвещающу татарскую рать, аще бо и не хотяше Тахтамышь, дабы кто принеслъ весть на Русь о его приходе, того бо ради вси гости руские поимани быша и пограблени, и удержани, дабы не было вести Руси. Но обаче суть неции доброхоты на пределех ордынских на то устроени, поборници суще земли Рустеи.

Слышав же князь великый таковую весть, оже идеть на него самь царь въ множестве силы своея, нача сбирати воя и съвокупляти плъки своя, и выеха из града Москвы, хотя ити противу татаръ. И ту начашя думу думати князь же Дмитрий с прочими князьми рускими, и с воеводами, и с думци, и с велможи, с бояры старейшими, и всячьскы гадавше. И обретеся въ князех розность, и не хотеху пособляти друг другу, и не изволиша помагати брат брату, не помянушя Давидова пророка, глаголюща: «Се коль добро и коль красно, еже жити братии вкупе»,[11] и другому присно помнимому, рекшу: «Друг другу посабляа и брат брату помагаа, яко град твердъ»,[12] бывшу же промежи ими не единачеству, но неимоверству. И то познав, и разумевъ, и разсмотревъ, благоверный бысть в недоумении и в размышлении велице, и убояся стати в лице противу самого царя. И не ста на бой противу его, и не подъя рукы на царя, но поеха в град свой в Переяславль, и оттуду — мимо Ростова, и, паки реку, вборзе на Кострому.[13] А Киприанъ митрополит приеха на Москву.[14]

А на Москве бысть замятня велика и мятеж великъ зело. Бяху людие смущени, яко овца, не имуще пастуха, гражанстии народи възмятошася и въсколибашася якои пьани. Овии седети хотяху, затворившеся въ граде, а друзии бежати помышляше. И бывши промежи ими распри велице: овии с рухлядью въ град вмещахуся, а друзии из града бежаху, ограблени суще. И створиша вече, позвониша въ вся колоколы. И всташя вечемь народи мятежници, недобрии человецы, людие крамолници: хотящих изити из града не токмо не пущаху вонъ из града, но и грабяху, ни самого митрополита не постыдешася, ни бояръ лучших не усрамишася, ни усрамишася сединъ старець многолетных. Но на вся огрозишася, ставше на всех вратех градскихъ, сверху камениемь шибаху, а доле на земли с рогатинами, и с сулицами, и съ обнаженымъ оружиемь стояху, и не дадуще вылести из града, и едва умолени быша позде некогда выпустиша их из града, и то ограбивше.

Граду же единаче в мятежи смущающуся, аки морю мутящуся в бури велице, и ниоткуду же утешениа обретающе, но паче болших и пущих золъ ожидаху. Сим же тако бывающимъ, и потом приеха к нимь въ град некоторый князь литовьскый, именемь Остей, внукъ Олгердов.[15] И тъй окрепивъ народы, и мятеж градный укротивъ, и затворися с ними в граде въ осаде съ множествомъ народа, с теми, елико осталося гражан, и елико бежанъ збежалося с волостей, и елико от инех градов и от странъ. Приключишася в то время бояре, сурожане,[16] суконники[17] и прочии купци, архимандрити и игумени, протопопы, прозвитеры, дьяконы, черньци, и всякъ възрастъ — мужескъ пол и женескъ, и съ младенци.

Князь же Олегъ обведъ царя около своей земли и указа ему вся броды, сущаа на реце на Оце. Царь же перешед реку Оку и преже всех взя град Серпохов и огнемь пожже. И оттуду поиде к Москве, напрасно устремився, духа ратнаго наполнися, волости и села жгуще и воююще, а народ христианский секуще и всяческы убивающе, а иныи люди в полон емлюще. И прииде ратью к граду Москве. А сила татарскаа прииде месяца августа 23 в понедельник. И приехавши не вси плъци к граду, начаша кличюще въпрашивати, въпиюще и глаголюще: «Есть ли зде князь Дмитрий?» Они же из града с заборолъ[18] отвещавше, рекошя: «Нетъ». Татарове же, отступивше недалече, и поехаша около града, обзирающе и разсматряюще приступы и рвы, и врата, и забралы, и стрелници. И пакы стояху, зряще на град.

А тогда в граде внутрьуду добрии людие моляхуся Богу день и нощь, предстоаще посту и молитве, ожидающе смерти, готовляхуся с покааниемь, и с причастиемь, и слезами. Неции же недобрии человеци начаша обходити по дворомъ, износяще ис погребов меды господьскиа и съсуды сребреныа, и стькляници драгыа, и упивахуся даже и до пиана, и к шатанию дерзость прилагаху, глаголюще: «Не устрашаемся нахожениа поганых татаръ, селикъ твердъ град имущи, еже суть стены камены и врата железна. Не терпят бо ти долго стояти под градом нашимъ, сугубь страх имуще, изнутрь града — бойци, а извне — князей наших съвокупляемых устремлениа боятся». И пакы възлазяще на град, пиани суще шатахуся, ругающеся татаромъ, образомъ бестуднымъ досажающе, и некаа словеса износяще, исплънь укоризны, и хулы, и кидаху на ня, мняху бо толико то и есть силы татарские. Татарове же прямо к нимь на градъ голыма сабли машуще, образом аки тинаху, накивающе издалече.

И в той день к вечеру ти полци от града отступиша, и на утриа самь царь приступи съ всею силою и съ всеми полки своими под град. Гражане же з града узревше силу велику и убояшася зело. Татарове же такъ и поидоша к граду. Гражане же пустишя на ня по стреле, и они паче стреляше, и идяху стрелы их на град аки дождева тучя умножена зело, не дадуще ни прозрети. И мнози на граде стояще и на забралех от стрелъ падаху, одоляху бо татарскыа стрелы паче, нежели гражанскыа, бяху бо у них стрелци горазди вельми. Ови от них стояще стреляху, а друзии скоро рищуще изучени суще, инии на коне борзо гоняще на обе руце, и пакы и напред и назадъ скорополучно без прогрехы стреляху. А друзии от них, створше лествици и присланяюще я, лазяху на стены. Гражане же воду в котлех варяще кипятню и льяху на ня, и тако възбраняхуть им. Отшедшим же симь, и пакы приступльшимъ. И тако по три дня бьяхуся промеж собою пренемагающеся. Егда бо татарове приступаху к граду, близ приступающе к стенамъ градскимь, тогда гражане, стрегущи града, супротивишася имъ везбраняюще: ови стрелами стреляху съ заборол, овии же камениемь шибаху на ня, друзии же тюфяки[19] пущаху н них, а инии самострелы,[20] напрязающе, пругаху и порокы.[21] Есть же неции, егда и самыа ты пушки пущаху. В них же бе единъ некто гражанинъ москвитин, суконникь, именемь Адамь, иже бе над враты Фроловскими[22] приметив и назнаменав единого татарина нарочита и славна, иже бе сынь некоего князя ордынского, напрягъ стрелу самострелную, юже испусти напрасно, еюже и унзе и в сердце гневливое, въскоре и смерть ему нанесе. Се же бысть велика язва всемъ татаромъ, яко и самому царю стужити о семь. Сим же тако бывающим, царь стояв у града 3 дни, а на 4 день оболга князя Остея лживыми речми и лживымь миромъ, и вызва его вонъ из града, и уби его пред враты града, а ратемь своимъ всемь повеле оступити град съ вси стороны.

Какова же бысть облесть Остею и всемь гражаномъ, сущимъ въ осаде? И понеже царю стоявшу 3 дня, а на 4 и наутриа, в полобеда, по повелению цареву приехаша татарове нарочитии, болшии князи ордынские и рядци его, с ними же два князя суждалскые, Василей да Семенъ, сынове князя Дмитриа Суждальского. И пришедше под град, приближившеся близ стенъ градскых по опасу, и начашя глаголати к народу, сущему в граде: «Царь вас, своих люди, хощет жаловати, понеже неповинни есте, и несте достойни смерти, не на вас бо воюя прииде, но на Дмитриа, ратуя, оплъчися. Вы же достойни бысте милованиа. Иного же ничто же не требуеть от вас, развее токмо изыдете противу его въ стретение ему с честью и з дары, купно и с своимъ княземь, хощет бо видети градъ сей и в онь внити, и в немь побывать, а вамъ дарует миръ и любовь свою, а вы ему врата градные отворите». Такоже и князи Нижняго Новаграда[23] глаголаху: «Имете веры намъ, мы есмы ваши князи христианскые, вамъ на томъ правду даемъ». Народи же гражанстии веруяшя словесемъ их, си помыслиша и прелстишася, ослепи бо их злоба татарскаа и омрачи я прелесть бесерменскаа; ни познашя, ни помянуша глаголющаго: «Не всякому духу веру имете».[24] И отвориша врата градная, и выйдошя съ своимъ княземь и с дары многими к царю, такоже и архимандритове, игумени и попове съ кресты, и по них бояре и лучшии мужи, и потом народъ и черные люди.

И в томъ часе начашя татарове сечи их по ряду напрасно. Преже всех их убиенъ бысть князь Остей пред градом, и потом начаша сечи попов и игуменов, аще и в ризах съ кресты, и черных люди. И ту бяше видети святыа иконы повержены и на земли лежаща, и кресты честныа без чести небрегомы, ногами топчемы, обоиманы же и одраны. Татарове же поидоша пакы в град секуще, а иные по лествицамь на град взидоша, никому же възбраняющу съ забрал, не сущу забралнику на стенах, и не сущу избавляющу, ниже спасающу. И бысть внутрь града сечя велика, а внеуду такоже. Толико же сечаху, дондеже руце их и плеща их измолкошя, и сила их изнеможе, сабли их не имут — остриа их притупишася. Людие крстьяньстии, сущии тогда в граде, бегающе по улицамъ семо и овамо, скоро рищуще толпами, въпиюще и глаголюще, и в перси своя бьюще. Негде избавлениа обрести, и негде смерти избыти, и несть где остриа меча укрытися! Оскуде князь и воевода, и все воинство их потребися, и оружиа их до конца исчезоша! Ови в церквах съборных каменных затворишася, но и тамо не избыша, безбожнии бо силою разбиша двери церковныа и сих мечи изсекошя. Везде же крикъ и вопль великь страшенъ бываше, яко не слышати друг друга въпиюща, множеством народа кричаща. Они же, христиан изводяще изъ церкви, лупяще и обнажающе, сечаху, и церкви съборныа разграбиша, и олтаря святыа места попраша, и кресты честныа и иконы чюдные одрашя, украшеныя златомъ и сребромъ и женчюгом и бисеромъ, и камениемь драгымъ; и пелены, златомъ шитыя и женчюгомъ саженыа, оборвашя, и съ святых икон кузнь съдравше, а святыя иконы попрашя, и съсуды церковныа служебныа священныа, златокованыя и сребряныя, многоценныа, поимашя, и ризы поповскыа многоценныа расхитиша. Книг же много множество снесено съ всего града и из селъ в соборных церквах до стропа наметано, спроважено съхранениа ради — то все без вести сътвориша. Что же изърцемь о казне великаго князя, яко и тоя многоскровеное скровище скоро истощися, и велехранное богатство и богатотворное имение быстрообразно разнесено бысть.

Приидемъ в сказание и прочих и многыхъ бояръ старейшихъ: их же казны долговременствомъ сбираемы и благоденьствомъ наплъняемы, и хранилища их исплънь богатства и имениа многоценнаго и неизчетнаго — то все взяша и понесоша. И пакы другыа сущии в граде купци, яже суть богатии людие, храмины ихъ наполнены всякого добра, и клети их нанесены всякого товара разноличнаго — то все взяша и расхитиша. Многы монастыри и многы церкви разрушиша, въ святыхъ церквах убийство сдеяша, и въ свящанных олтарех кровопролитие створиша окааннии, и святаа места погании оскверниша. Якоже пророкъ глаголаше: «Боже, приидошя языци в достоание твое и оскверниша церковь святую твою, положиша Иерусалима яко овощное хранилще, положиша трупиа рабъ твоих — брашно птицам небеснымь, плоти преподобных твоих — зверемь земнымъ, пролиашя кровь их, яко воду, окрестъ Москвы, не бе погребаяи»,[25] и девиця их не осетованы быша, и вдовица их не оплакани бышя, и священницы их оружиемь падошя. Была бо тогда сечя зла зело, и мното безчисленое множество ту паде трупиа руси, от татаръ избиеных, многых мертвых лежаху телеса, мужи и жены не покровены. И ту убиен бысть Семенъ, архимандрит спасьскый,[26] и другый архимандрит Иаков, и инии мнози игумени, попове, дьякони, крилошане, четци, певци, черньци и простци, от юнаго и до старца, мужска полу и женска, — ти вси посечени бышя, а друзии огнемь изгореша, а инии в воде истопоша, а инии множайшии от них в полон поведени быша и в работу поганскую, и въ страну татарскую пленени бышя.

И бяше видети тогда в граде плач и рыдание, и вопль многъ, слезы неисчетенныа, крикъ неутолимый, стонание многое, оханье сетованное, печаль горкаа, скорбь неутишимая, беда нестерпимаа, нужа ужаснаа, горесть смертнаа, страх, трепет, ужасъ, дряхлование, изчезновение, попрание, безчестие, поругание, посмеание врагов, укоръ, студ, срамота, поношение, уничижение.

Си вся приключишася на христианскомь роде от поганых за грехы нашя. И тако вскоре злии взяша градъ Москву месяца августа въ 26 на память святого мученика Андреана и Натальи въ 7 час дни в четверг по обеде. Товаръ же и всяческаа имениа пограбишя, и град огнемь зажгоша — град убо огню предашя, а людии — мечю. И бысть оттоле огнь, а отселе мечь: овии, огня бежаща, мечем умроша, а друзии — меча бежаще, въ огни сгореша. И бысть имъ четверообразнаа пагуба: пръвое — от меча, второе — от огня, третие — в воде потопоша, четверътое — въ пленение поведени быша.

И бяше дотоле, преже видети, была Москва град великъ, град чюденъ, градъ многочеловеченъ, в нем же множество людий, в нем же множество господьства, в нем же множество всякого узорочья. И пакы въ единомъ часе изменися видение его, егда взят бысть, и посеченъ, и пожженъ. И видети его нечего, разве токмо земля, и персть, и прах, и пепел, и трупиа мертвых многа лежаща, и святыа церкви стояще акы разорены, аки осиротевши, аки овдовевши.

Плачется церкви о чядех церковных, паче же о избьеных, яко матере о чадех плачющися. О, чада церковнаа, о, страстотерпци избъении, иже нужную кончину подъясте, иже сугубую смерть претръпесте — от огня и мечя, от поганых насилства! Церкви стоаше не имущи лепоты, ни красоты! Где тогда красота церковнаа, понеже престала служба, еюже многа блага у Господа просимъ, престала святаа литургиа, престала святаа просфира приношение, еже на святомъ жрътвнице, престала молитва заутреняа и вечерняа, преста гласъ псалму, по всему граду умлъкоша песни! Увы мне! Страшно се слышати, страшнее же тогда было видети! Греси наши то намъ створиша! Где благочиние и благостоание церковное? Где четци и певци? Где клиросници церковнии? Где суть священници, служащии Богу день и нощь? Вси лежать и почиша, вси уснуша, вси посечени быша и избьени быша, усечениемь меча умрошя. Несть позвонениа в колоколы, и в било несть зовущаго, ни текущаго; не слышати в церкви гласа поюща, несть слышати славословиа, ни хвалословиа, не бысть по церквамъ стихословиа, и благодарениа. Въистину суета человечьскаа, и бысть всуе мятежь человечьскый. Сице же бысть конець московскому пленению.

Не токмо же едина Москва взята бысть, но и прочии гради и страны пленени быша. Князь же великый съ княгинею и съ детми пребысть на Костроме, а брат его Володимеръ[27] на Волоце, а мати Володимерова[28] и княгини в Торжъку,[29] а Герасимъ владыка коломенскый в Новеграде. И кто нас, братие, о семь не устрашится, видя таковое смущение Руской земли! Якоже Господь глагола пророкомъ: «Аще хощете послушаете мене — благаа земнаа снесте, и положю страх вашь на вразех ваших. Аще ли не послушаете мене, то побегнете никимже гоними, пошлю на вы страх и ужасъ, побегнет васъ от пяти сто, а от ста — тма».[30]

Елма же царь распустил силу татарскую по земли Руской воевати княжение великое, овии, шедше к Володимерю, многы люди посекошя и в полон ведошя, а инии плъци ходишя къ Звенигороду и къ Юрьеву, а инии к Волоку и к Можайску, а друзии — к Дмитрову,[31] а иную рать послалъ на град Переяславль. И они его взяша и огнемь пожгоша, и переяславци выбегоша из града, а град покинув и на озере избыша в судех. Татари же многы грады поимаша, и волости повоевашя, и села пожгошя, и манастыри пограбишя, и христианъ посекошя, а иных в полон сведошя, и много зла Руси створишя.

Князь же Володимеръ Андреевич стояше оплъчився близъ Волока, събравь силу около себе. И неции от татаръ не ведуще его, ни знающе наехаша на нь. Он же о Бозе укрепився и удари на нихъ, и тако милостию Божиею овых уби, а иных живых поима, а инии побегоша, и прибежашя к царю, и поведашя ему бывшее. Он же с того попудися и оттоле начатъ помалу поступати от града. Идущу же ему от Москвы, и ступи ратью к Коломне, и ти, шед, взяша град Коломну и отидошя. Царь же перевезся за реку за Оку и взя землю Рязанскую, и огнем пожже, и люди посече, а инии разбегошася, и множество безчисленое поведе в Орду полона. Князь же Олегъ Рязанскый то видевь и побеже. Царь же къ Орде идуще от Рязани, отпусти посла своего, шюрина Шихмата, къ князю Дмитрию Суждальскому вкупе съ его сыномъ, съ княземь Семеном, а другаго сына его, князя Васильа, поят с собою въ Орду.

Отшедшим же татаром, и потом не по мнозех днех благоверный князь Дмитрий и Володимеръ, коиждо с своими бояры старейшими, въехаста в свою отчину, в град Москву. И видеша град взят, и плененъ, и огнемь пожженъ, и святыа церкви разорены, а людий побитых трупиа мертвыхъ без числа лежаще. И о семь сжалиси зело, яко и расплакатися има съ слезами. Кто бо не плачется таковыа погибели градныа! Кто не жалуеть толика народа людий! Кто не послужит о селице множестве христианъ! Кто не сетуеть сицеваго пленениа и скрушениа!

И повелеша телеса мертвых хоронить, и даваста от 40 мрътвець по полтине, а от 80 по рублю. И съчтоша того всего дано бысть от погребаниа мертвых 300 рублев. А опрочь того, елико зделаша татари напасти же и убытка Руси и княжению великому! Елико сотвориша протора своимь ратнымъ нахожениемь, колико град плениша, колико злата и сребра и всякого товара взяшя и всякого узорочьа, колико волостей и селъ повоевашя, колико огнемь пожгоша, колико мечемь посекошя, колико в полон поведоша! И аще бы мощно было то вси убытки, и напасти, и проторы исчитати, убо не смею рещи, мню, яко ни тысяща тысящ рублев не имет число!

Не по мнозех же днех князь Дмитрей посла свою рать на князя Олга Рязанского. Олег же въ мнозе дружине едва утече, а землю его Рязанскую до останка взяша и пусту створиша — пуще ему бысть и татарскые рати.

Тогда же бысть сущу Киприану митрополиту на Тфери, и тамо избывшу ему ратнаго нахожениа, и приеха на Москву октября 7.

Тое же осени приеха посол на Москву къ князю Дмитрию от Тахтамыша, именемь Карач, яже о миру. Князь же повеле христианам ставити дворы и съзидати грады.

[1] ... Тахтамыша царя... — Золотоордынский царевич Тохтамыш — хан Белой Орды с 1377 г. и хан Золотой Орды с 1380 г. после победы «на Калках» над Мамаем. Β 1395 г. он был разбит Тимуром (см. коммент. на с. 550). Умер Тохтамыш в 1406 г.

[2] ... звезда некаа... копейнымъ образомъ... — Сравнение кометы с копьем традиционно для древнерусского летописания. Β Повести временных лет, в статье 1065 г. также упоминается «звезда... на образъ копийный».

[3] ... въ Орде и в Сараи. — Имеется в виду Золотая Орда и ее столица Сарай (Сарай-Берке), расположенная в низовьях Волги.

[4] ... град, нарицаемый Блъгары... — Болгар (Булгар) — бывшая столица Волжско-Камской Болгарии, в XIV в. важный ремесленный и торговый центр. Β 1361 г. был разрушен ханом Булак-Тимуром, но продолжал существовать вплоть до начала XV в.

[5] ... и поиде изгономъ... — напасть, осуществить неожиданный набег.

[6] ... князя Дмитриа Ивановича... — (1350—1389) — великий князь владимирский и московский с 1359 г., сын Ивана Ивановича Красного, внук Ивана Даниловича Калиты. Проводил политику укрепления Московского княжества, направленную на подчинение Москве русских княжеств, централизации государственного управления и военного дела. При Дмитрии Ивановиче для укрепления Москвы в 1367 г. предпринимается постройка кремлевских стен из камня, что в те времена имело важное военно-политическое значение. Β 1378 г. на реке Воже под его руководством были разгромлены войска хана Мамая, которые шли на Русь под предводительством воеводы Бегича. (Повесть ο битве на реке Воже и коммент. к ней см. в наст. т.). После Куликовской битвы в 1380 г. Дмитрий Иванович получил прозвище — Донской.

[7] ... Дмитрий Костянтинович Суждалскый... — великий князь суздальско-нижегородский с 1365 по 1383 г. На его дочери Евдокии женился великий князь московский Дмитрий Иванович в 1366 г.

[8] ... на месте, нарицаемемъ Сернаце... — Сернач, видимо, урочище, местонахождение которого неясно.

[9] ... князь Олегъ Рязанский... — великий князь рязанский Олег Иванович (1350—1402). Положение Рязанской земли между Московским великим княжеством и Ордой приводило κ тому, что все карательные экспедиции из Орды прежде всего обрушивались на Рязанское княжество. Это определило двойственность политики великого князя Олега Рязанского: он неоднократно вступал в сделки с Ордой, преследуя интересы своей земли. Однако такая политика не спасала Рязанское княжество от разгромов ордынцами. После Куликовской битвы Олег вынужден был бежать из своего княжества и в 1381 г. заключить невыгодный для себя договор с Дмитрием Донским. Β 1386 г. Олег заключил мирный договор с великим князем московским, скрепленный родственными отношениями: сын Олега Рязанского Федор женился на Софье Дмитриевне — дочери Дмитрия Донского. С этого времени летописи ни ο каких конфликтах между Москвой и Рязанью не сообщают.

[10] ... каменъ град... — При князе Дмитрии Ивановиче Донском для укрепления Москвы в 1367 г. предпринимается постройка кремлевских стен из камня, что в то времена имело важное военно-политическое значение.

[11] «Се коль добро... жити братии вкупе...» — Пс. 132, 1.

[12] «Друг другу посабляа... яко град твердъ...» — Ср. Притч. 18, 19.

[13] ... Переяславль, и оттуду — мимо Ростова, и, паки реку, вборзе на Кострому. — Здесь автор комментирует свою обработку предшествующего текста, то есть краткого летописного рассказа свода 1408 г., где не упоминались ни Переяславль, ни Ростов, а называлась только Кострома.

[14] ... Киприанъ митрополит приеха на Москву. — Киприан стал московским митрополитом в 1381 г. Β 1382 г., перед нашествием Тохтамыша, Киприан, по сведениям летописей, покинул Москву, уехав в Тверь.

[15] ... Остей, внукъ Олгердов... — Ольгерд — великий князь литовский (1345—1377). Ο том, почему союзником Мамая назван Ольгерд (на самом деле с Мамаем заключил союз его сын Ягайло), см. подробнее в общем комментарии к «Сказанию о Мамаевом побоище».

[16] ... сурожане... —Сурожанами назывались купцы, торговавшие с богатым колониальным генуэзским городом на берегу Черного моря в Крыму — Сурожем (современный Судак).

[17] ... суконники... — Купцы, торговавшие сукном с Польшей, Ливонией и странами Западной Европы.

[18] ... с заборолъ... — Забрало (забороло) – защищенная галерея, идущая по верху крепостной стены.

[19] ... тюфяки... — По мнению Β. Γ. Федорова, «тюфяки» (от тюркского «туфенг») — название огнестрельного оружия, предназначенного для стрельбы картечью и имевшего меньший вес и калибр по сравнению с пушками.

[20] ... самострелы... — Орудия для метания камней под действием натянутой тетивы.

[21] ... порокы. — Камнеметные орудия (типа катапульт).

[22] ... над враты Фроловскими... —Фроловские – нынешние Спасские ворота Кремля.

[23] ... князи Нижняго Новаграда... — Здесь Василий и Семен, сыновья Дмитрия Константиновича Нижегородского и Суздальского, названы нижегородскими князьями. Выше в тексте они именовались князьями суздальскими.

[24] «Heвсякому духу веру имете». — Ср. 1 Иоан. 4,1.

[25] «Боже, приидошя языци... не бе погребаяи...» — Пс. 78, 1—3. Текст псалма в памятнике переделан: вм. Иерусалима названа Москва.

[26] ... Семенъ, архимандрит спасьскый... — архимандрит Спасского монастыря в Московском Кремле. Около 1490 г. монастырь был перенесен на Крутицы и стал именоваться Новоспасским.

[27] ... брат его Володимеръ... — Владимир Андреевич Серпуховской, двоюродный брат Дмитрия Донского, князь серпуховской. Впервые участвовал в военном походе с Дмитрием, когда великому князю московскому было двенадцать лет, а ему — девять. Руководил многими военными мероприятиями и походами Дмитрия Донского. Умер в 1410 г.

[28] ... мати Володимерова... — Княгиня Мария, жена князя Андрея Ивановича Серпуховского.

[29] ... в Торжъку... — Торжок — город на р. Тверце, левом притоке Волги.

[30] «... побегнет васъ от пяти сто, a от ста — тма». — Ср. Лев. 26.8.

[31] ... къ Звенигороду и къ Юрьеву, а инии κ Волоку и κ Можайску, а друзии — к Дмитрову... — подмосковные города Звенигород, Дмитров, Можайск, Волок (нынешний Волоколамск) и Юрьев Польской (г. Владимирской области).