(Учебно-методическое пособие для студентов-заочников IV - V курсов исторического факультета)
Составитель: Игорь Викторович Сучков
Историография истории России
Тема I. Памятники Куликовской битвы.
Тема II. Вопросы истории Великого Новгорода в трудах М.М. Щербатова и Н.М. Карамзина.
Тема III. Декабристы - историки декабризма.
Тема IV. Русские истории С.М. Соловьев и В.О. Ключевский о петровский реформах.
Предисловие
Настоящее пособие является необходимым дополнением теоретического курса историографии истории России. Оно предназначено для практических занятий студентов IV - V курсов исторического факультета. Целью занятий является ознакомление студентов с важнейшими историческими документами прошлого и трудами выдающихся отечественных историков, а также совершенствование практических приемов работы с историческими текстами, самостоятельной поисковой деятельности, развитие у студентов познавательных способностей.
В пособие включены четыре темы по историографии истории России, имеющие важное значение для формирования у студентов научного мировоззрения. Материал каждой темы включает примерный план работы, список источников и литературы, методические указания, вступительную статью и исторические тексты, а также вопросы для повторения и задания для работы со школьниками.
Выбор тем является оправданным - все они представляют большой интерес в курсе историографии истории России. Каждая тема включает не менее двух текстов, по-разному освещающих историческое событие, что предполагает их сравнение. Первая тема "Памятники Куликовской битвы" позволяет проанализировать важнейшие источники, описывающие одно из кульминационных событий в истории феодальной Руси. Вторая тема "Вопросы истории Великого Новгорода в трудах М. М. Щербатова и Н. М. Карамзина" раскрывает исторические взгляды двух крупнейших дворянских историков. Новгород играл в жизни средневековой Руси, а в последующем и России исключительную роль. Он был одним из немногих городов, в которых существовала республиканская власть. В связи с этим, безусловно, интересно сравнить взгляды двух дворянских историков на историю Новгородской республики. Третья тема "Декабристы - историки декабризма" посвящена революционному направлению в историографии. Сравнение документов по истории декабризма поможет лучше понять особенности первого выступления против самодержавия дворянских революционеров. Четвертая тема "Русские историки С.М. Соловьев и В.О. Ключевский о петровских реформах" раскрывает реформаторскую деятельность Петра I. Тема эта является очень актуальной сегодня, потому что в центре внимания выдающихся историков второй половины XIX в. Оказались такие проблемы, как "Реформатор и народ", "Условия развития народа", "Противоречия реформ" и др.
Тема I. Памятники Куликовской битвы
Примерный план
I. "Задонщина"
II. "Сказание о Мамаевом побоище".
Источники и литература
Памятники литературы Древней Руси. XIV - середина XV века. М., 1981
Повести о Куликовской битве. Подг. К печати М.Н. Тихомиров, В.Ф. Ржига и Л.А. Дмитриев. М., 1959.
История русской литературы XI - XVII веков: учеб. Для студентов пед. институтов/ Д.С. Лихачев, Л.А. Дмитриев, Я.С. Лурье и др./ Под ред. Д.С. Лихачева. - 2-е изд., дораб. М., 1985.
История СССР в художественно-исторических образах с древнейших времен до конца XVIII века. Хрестоматия для учителя / Сост. А.В. Шестаков. М., 1985.
Каргалов В.В. Конец ордынского ига. М., 1984
Куликовская битва: Сб. статей. М., 1980.
Кусков В.В. История древнерусской литературы: Учеб. для филол. спец. вузов. - 5-е изд., испр. и доп. М., 1989.
Лихачев Д.С. Культура Руси времени Андрея Рублева и Епифания Премудрого. М. -Л., 1962.
Муравьев А.В., Сахаров А.М. Очерки истории русской культуры IX - XVII вв.: Книга для учителя. - 2-е изд., дораб. М., 1984.
Плугин В.А. Сергий Радонежский - Дмитрий Донской - Андрей Рублев // История СССР. 1989 № 4. С. 71-88.
Методические указания
Изучение темы начните с чтения вступительной статьи, в которой дана оценка каждого из памятников Куликовской битвы. Обратите внимание на время их создания и отличительные черты. Затем прочитайте тексты "Задонщины" и "Сказания о Мамаевом побоище", после чего познакомьтесь с рекомендованной дополнительной литературой. Особо значимыми являются фундаментальная работа академика Д.С. Лихачева и проблемная статья В.А. Плугина.
Оба памятника необходимо изучать в сравнении. В начальной стадии анализа документов ответьте на вопрос: что авторы этих двух памятников говорят о предыстории Куликовской битвы? Автор "Задонщины" не случайно упоминает о том, что Дмитрий Иванович и его брат, князь Владимир Андреевич - потомки великого князя Владимира Киевского. Речь идет о Владимире I Святом, при котором на Руси было введено христианство. Также очень тонко автор связывает Мамаево побоище с битвой на Калке. Что он хочет подчеркнуть этим сравнением? Автор "Задонщины" описывает сбор русских князей. Каким образом он показывает влияние среди князей великого князя Дмитрия Ивановича?
"Задонщина" испытала сильное влияние со стороны "Слова о полку Игореве". Как это проявилось в воинской повести XIV века?
По-иному выстраивает вступительную часть своего произведения автор "Сказания о Мамаевом побоище". Как автор характеризует Мамая, его возможного союзника Олега Рязанского и их планы? Каковы конечные цели противников Дмитрия Ивановича? Какая характеристика в "Сказании" дана князю Дмитрию Ивановичу? Найдите в тексте подтверждение дальновидности и воинского таланта великого князя, который хорошо подготовился к главному сражению. Что мы узнаем о составе его дружин? Чем диктовалась необходимость перехода войска князя Дмитрия Ивановича через Дон?
Центральным местом того и другого произведения является описание Куликовской битвы. В чем заключается сходство и различие этих частей "Задонщины" и "Сказания"? какие новые нюансы битвы нам открываются после прочтения "Сказания"? Определите продолжительность битвы, роль засадного полка русских и итоги этого сражения. В какой период битвы перевес бы на стороне татар, а в какой - на стороне русских? Что вы можете сказать о потерях русского войска?
Чрезвычайно важной стороной такого рода источников является упоминание в них конкретных участников исторического события. Какие ценные сведения мы получаем о героях Куликовской битвы? В чем авторы видят выдающуюся роль самого Дмитрия Донского?
Характерной чертой средневековых исторических и литературных произведений является провиденциализм, то есть объяснение происходящих событий волей божественного произведения. Эта черта отчетливо заметна и в двух рассматриваемых памятниках. Приведите примеры проявления провиденциализма в "Задонщине" и "Сказании о Мамаевом побоище".
Памятники Куликовской битвы
Куликовская битва нашла отражение в нескольких произведениях конца XIV - XV вв.: "Задонщине", краткой и пространной летописных повестях о Куликовской битве и в "Сказании о Мамаевом побоище".
Полное название "Задонщины" - "Слово о Великом князе Дмитрии Ивановиче и о брате его князе Владимире Андреевиче, как победили супостата своего царя Мамая". Есть все основания полагать, что "Задонщина" была написана в 80-е гг. XIV в., вскоре после Куликовской битвы и, во всяком случае, еще при жизни Дмитрия Донского (т.е. до 1389 г.), которому, как говорит сам автор памятника, он воздает похвалу своим произведением. "Задонщина" - это лирико-эпическое описание сражения на Дону. Автор ведет не последовательный сюжетный рассказ, а выражает свои чувства и эмоции, связанные с событиями Куликовской битвы. За основу своего произведения автор "Задонщины" взял "Слово о полку Игореве" - рассказывая о победе над Мамаем, он пользуется образами, отдельными фразами и целыми отрывками "Слова". Из "Задонщины" делались вставки в "Сказание о Мамаевом побоище" - как в первоначальный текст этого произведения, так и в последующие его редакции.
Полное название "Летописной повести о Куликовской битве" - "О сражении на Дону и о том, как Великий князь бился с Ордой". Самый ранний известный нам краткий летописный рассказ о битве 1380 г. ("О побоище иже на Дону") содержался в летописном своде 1408 г. Более пространное описание событий 1380 г. мы находим в так называемой "Летописной повести о Куликовской битве".
"Летописная повесть" - не сухая хроника событий, а развернутое сюжетное повествование. В "Повести" подчеркивается роль великого князя Дмитрия Ивановича как защитника Русской земли, благочестивого христианина и мужественного воина. С публицистическим пафосом автор изображает коварство Мамая и его союзников - литовского князя Ягайло и рязанского князя Олега.
Автор "Летописной повести" опирался как на исторические источники (в частности, на рассказ "О побоище на Дону" и на Синодик - перечень убитых), так и на источники литературные - "Житие Александра Невского" и краткую версию "Чтения о Борисе и Глебе": оба эти произведения о князьях - воинах давали автору "Летописной повести" материал для исторических аналогий. Кроме того, в тексте постоянно встречаются библейские цитаты; в описании скорби русских женщин использован фрагмент из апокрифического "Слова на Рождество Христово о пришествии волхвов".
Текстологический и идейный анализ "Летописной повести о Куликовской битве" позволяет считать, что повесть была создана не ранее середины XV в. как произведение публицистическое, направленное в защиту объединения русских сил против врагов Русского государства.
"Сказание о Мамаевом побоище" - основной памятник Куликовского цикла. Это самый подробный рассказ о победе Дмитрия Донского над Мамаем и самое увлекательное сюжетное повествование о событиях на Куликовом поле. "Сказание", вероятнее всего, было написано в первой четверти XV в. Полное его название - "Начало повести о том, как даровал Бог победу Государю Великому князю Дмитрию Ивановичу за Доном над поганым Мамаем и как молитвами Пречистой Богородицы и русских Чудотворцев православное христианство - русскую землю Бог возвысил, а безбожных агарин посрамил".
Особый интерес к Куликовской битве, о которой в это время еще хорошо помнили, объяснялся вновь обострившимися отношениями с Ордой и, в частности, набегом Едигея на Русь в 1408 г. Нашествие Едигея, успех которого объяснялся недостаточной сплоченностью и единодушием русских князей, вновь с особой остротой поставило вопрос необходимости единения всех князей под руководством великого князя московского для борьбы с Ордой. Эта мысль является основной в "Сказании о Мамаевом побоище".
По сюжету и содержанию многих эпизодов "Сказание о Мамаевом побоище" близко к пространной "Летописной повести о Куликовской битве". Большинством исследователей это объясняется зависимостью "Сказания от "Летописной повести". Однако вопрос этот далеко, не столь бесспорен. Нельзя забывать, что оба произведения посвящены одному событию, авторы их пользовались одними и теми же устными рассказами и преданиями о Куликовской победе, и близость содержания обоих произведений может объясняться именно этим обстоятельством. Текстуальные же совпадения между пространной "Летописной повестью" и "Сказанием о Мамаевом побоище" столь малочисленны и имеют такой характер, что у нас отнюдь не меньше оснований предполагать обратную зависимость, а именно - зависимость пространной "Летописной повести" от "Сказания".
"Сказание о Мамаевом побоище" сообщает значительно больше всевозможных подробностей как о подготовке к битве, так и о самом сражении, чем пространная "Летописная повесть". Не приходится сомневаться, что многие из них являются отражением действительных исторических фактов, более нигде не зафиксированных. Так, например, только в "Сказании" обстоятельно рассказано о действиях засадного полка Владимира Андреевича, решившего исход боя в пользу великого князя московского, только в "Сказании" перечисляются купцы - сурожане, отправившиеся на Куликово поле, только в "Сказании" приводятся подробные данные об "уряжении" (расстановке) полков во время подготовки к сражению и в ходе битвы и т.п.
Немало в памятнике и книжно-риторических эпизодов, явно легендарных сообщений, элементов церковно-религиозного характера. Стремясь нарисовать идеальный образ великого князя московского, автор "Сказания" в соответствии с мировоззрением своей эпохи трактует своего героя в ярко выраженном религиозном плане.
В соответствии с публицистической направленностью произведения автор его допускает исторические анахронизмы. В "Сказании" поход Дмитрия благословляет не только Сергий Радонежский, но и митрополит Киприан, литовский союзник Мамая назван Ольгердом. Между тем Киприана в 1380 г. в Москве не было - он находился в это время в Киеве, литовским союзником Мамая был сын Ольгерда Ягайло - Ольгерд умер в 1377 г., за три года до Куликовской битвы. Это не ошибки, а умышленный литературно-публицистический прием. Для феодального периода объединение княжеской и духовной власти было типичным. Для того чтобы подчеркнуть силу и общерусское значение великого князя московского, автор "Сказания" показыавет его тесный союз с митрополитом, изображает дело так, будто все поступки, все действия великого князя одобрены и благословлены митрополитом всея Руси, приобретали общерусское значение, осенялись особой значимостью и величием. Великий князь литовский Ольгерд был опасным противником московского князя, его набеги на Москву и опустошения, причиненные им Московскому княжеству, делали это имя ненавистным в Москве. Ягайло же ни до этого, ни после не воевал против московского князя. Поэтому, называя литовского союзника Мамая Ольгердом, автор "Сказания" тем самым с особой силой подчеркивал могущество московского князя. И монголо-татары, которые угнетали русский народ, и литовский князь, который дважды угрожал Москве и принес столько бедствий ее жителям, на этот раз, когда с московским князем объединились все остальные русские князья и биться вышел весь народ, потерпели поражение.
Автор "Сказания" широко использовал в своем произведении изобразительные средства "Задонщины". Вставки из "Задонщины" были сделаны автором "Сказания" не механически, он не просто выписывал понравившиеся ему отрывки из этого произведения, а перерабатывал их в соответствии с основным идейным и художественным замыслом. К "Задонщине" обращался не только автор первоначального текста "Сказания", но и последующие редакторы этого произведения.
Лихачев Д.С. Вступительная статья //
Памятники литературы Древней Руси.
XIV - середина XV века. М., 1981. С. 544 - 554.
Вопросы для повторения
1. Какие важные исторические факты отмечены в "Задонщине" и "Сказании о Мамаевом побоище"?
2. Как проявился провиденциализм в этих произведениях?
Задания для работы со школьниками
1. Объясните, почему князь Дмитрий Иванович перед началом Куликовской битвы переодевается в одежду простого воина.
2. Сравните воинское искусство русского и монголо-татарского войска во время сражения на Калке и Куликовской битвы.
Тема II. Вопросы истории Великого Новгорода в трудах М.М. Щербатова и Н.М. Карамзина
Примерный план
1. "История Российская от древнейших времен" М.М. Щербатова.
2. "История государства Российского" Н.М. Карамзина.
Литература
Карамзин Н.М. История государства Российского. Репринтное воспроизведение издания 1842 - 1844 гг. В 4-х кн. М., 1989. Кн. П.
Карамзин Н.М. Предания веков: Сказания, легенды, рассказы "Истории государства Российского". М., 1988.
Карамзин Н.М. Избранные статьи и письма. М., 1982.
Козлов В.П. Полемика вокруг "Истории государства Российского" Н.М. Карамзина в отечественной периодике (1818 - 1830) // История СССР. 1984. № 5. С.88 - 102.
Минаев Н.В. Правительственный конституционализм и передовое общественное мнение России в начале XIX века. Саратов, 1982.
Очерки истории исторической науки в СССР / Под ред. М.Н. Тихомирова. М., 1955. Т. I. Гл. 5.
Пештич С.Л. Русская историография XIX века. Л., 1971. Ч. Гл. I.
Федосов И.Л. Из истории русской общественной мысли XVIII столетия: М.М. Щербатов. М., 1967.
Щербатов М.М. История российская с древнейших времен. В 7-ми тт. / Под ред. И.П. Хрущова и А.Г. Воронова. Спб, 1903. Т.4. Ч.II, III.
Эйдельман Н. Последний летописец. М., 1983.
Методические указания
Изучение темы начните с чтения вступительной статьи, в которой рассмотрены основные этапы деятельности двух дворянских историков - М.М. Щербатова и Н.М. Карамзина. Обратите внимание на оценки, данные современниками Щербатова и Карамзина их главным историческим произведениям.
Прочитайте тексты, являющиеся отрывками из "Истории России от древнейших времен" и "Истории государства Российского" и познакомьтесь с рекомендованной дополнительной литературой. Особое внимание обратите на монографию С.Л. Пештича и статью В.П. Козлова.
В отрывке из произведения М.М. Щербатова Великий Новгород запечатлен в момент потери им самостоятельности. Историк подчеркивает ключевые звенья этого крупного события. Щербатов начинает с объяснения недовольства новгородцев боярами. В чем заключались причины этого недовольства? Как вы думаете, почему княжеская власть видела наибольшую опасность для себя в деятельности Народного Вече и требовала его скорейшего запрещения?
М.М. Щербатов не только излагает содержание присяги новгородцев, но и анализирует ее главные положения. Какое положение этого документа и почему вызывает несогласие историка? Какие причины, по мнению Щербатова, вызвали падение могущества Новгорода? В заключении Щербатов сравнивает республиканскую и монархическую формы правления. Какие аргументы он находит в пользу последней?
Согласны ли вы с выводом дворянского историка?
В главе "История Новгородской республики" Н.М. Карамзин подробно характеризует весь ее строй, специфической чертой которого была деятельность Вече. Какие права имело новгородское вече, по мнению историка? Где Карамзин находит корни новгородской политической системы? Историк перечисляет различные общественные слои города. В чем было их отличие?
Важно подчеркнуть причины возвышения Новгорода, а также определить направления его деятельности. Обратите внимание на ее географическую ориентацию. Одним из главных является вопрос о причинах падения могущества Новгорода. Что по этому поводу пишет Карамзин, и можно ли с ним согласиться? Сравните точки зрения Карамзина и Щербатова на эту проблему.
В заключительной части своего повествования Н.М. Карамзин подводит итоги. Как вы думаете, на чьей стороне симпатии дворянского историка: на стороне независимого Новгорода или на стороне Иоанна III, стремящегося путем объединения отдельных русских земель усилить Россию?
Что объединяет и что разделяет взгляды Карамзина и Щербатова на историю Великого Новгорода?
Первые дворянские историографы М.М. Щербатов и Н.М. Карамзин
Михаил Михайлович Щербатов (1733 - 1790) был крупным представителем русской дворянской историографии второй половины XVIII в. Князь Щербатов был аристократом по происхождению, общественному положению и убеждениям. Это сказалось на его публицистических и исторических работах. Особенно раздражал политических противников М.М. Щербатова его публицистический талант. Не случайно Екатерина II неизменно проявляла повышенный интерес к рукописным произведениям Щербатова. После его смерти 12 декабря 1790 г. императрица приказала московскому градоначальнику приобрести все бумаги историка. Известна противоречивая оценка Екатериной II исторического наследия М.М. Щербатова. В 1791 г. в одном из писем она подчеркивала, что "История Российская" князя Щербатова, хотя очень скучна, но не без достоинства. Он имел доступ во все архивы и, разумеется, не встречал недостатка в материалах. Однако императрицу очень обеспокоила судьба публицистических произведений М.М. Щербатова, которого она с полным основанием считала одним из своих постоянных политических противников.
Другие известные современники и исследователи Щербатова также давали его трудам неоднозначную оценку. Н.М. Карамзин в "Истории государства Российского" не раз отмечал ошибки своего предшественника, считая одним из серьезных его недостатков то, что во многих местах он "оставлял" Нестора и предпочитал показания древней русской летописи позднейшим польским хроникам или "Синопсису".
К многотомным трудам Щербатова обращались и декабристы, изучая историю России.
Выдающийся русский историк С.М. Соловьев в статьях, объединенных под общим названием "Писатели русской истории XVIII века" (1854 г.), а также в отдельной работе "Н.М. Карамзин и его "История государства Российского" впервые в исторической литературе показал значение щербатовского труда в развитии русской исторической мысли и для последующей разработки истории России в XIX в., сопоставляя его с трудами предшественников и современников.
Соловьев последовательно сопоставил оценки важнейших событий у Щербатова и Карамзина, отметив преемственность их и различие. По мнению Соловьева, "Истории" Щербатова принадлежит почетное место в нашей исторической литературе". Его характеристика Щербатова заслуживает внимания: "Князь Щербатов был человек умный, трудолюбивый, начитанный, был хорошо знаком с литературою других народов, с их историческою литературою; он не изучил всецело русской истории: везде видно, что он стал изучать ее, когда начал писать: он не уяснил для себя ее хода, ее особенностей; он понимает ее только с доступной ему общечеловеческой стороны, рассматривает каждое явление совершенно отрешенно, ограничивается одною внешнею логическою и нравственною оценкою…, собственно же исторической оценки он дать не в состоянии".
По мнению Соловьева, Щербатов в "Истории Российской" во многих случаях сохраняет большую верность источникам, чем Карамзин, хотя последний, несомненно, превосходит его в объяснении обстоятельств перехода от события к событию. Говоря об отношении труда Щербатова к "Истории государства Российского" Карамзина, Соловьев отметил два обстоятельства: преемственность в работе Карамзина, "который шел по проложенной дороге, был второй деятель", и то, что последний был сильнее Щербатова талантом в области рассмотрения и истолкования источников. Соловьев отметил, что Щербатов первый предпринял попытку коснуться внутренней истории общества. Вместе с тем, из-за отсутствия ясного представления о ходе истории России Щербатов не смог дать верные характеристики государственных деятелей, точнее князей и царей.
Основу общественно-политических взглядов М.М. Щербатова составляли самодержавие, аристократия и крепостничество. На этих трех китах мировоззрения Щербатов строил историографическую концепцию. Будучи убежденным сторонником природного и извечного неравенства людей, он предупреждал о необходимости сохранения самодержавной власти и осторожности при выработке новых законов.
Щербатов доказывал необходимость сохранения самодержавной власти. Придерживаясь идей монархизма, он, однако, никогда не был раболепным апологетом самодержавия. В произведение, которое, бесспорно, составляет эпоху в истории русской общественной мысли - "О повреждении нравов в России", - он смело критиковал Петра I и в особенности Екатерину II, мораль которой, по его словам, была основана на новых философах, но на божьем законе. Эта критика царей была критикой справа, тогда как А.Н. Радищев критиковал самодержавие слева, с революционных позиций.
К работе над "Историей Российской" Щербатов приступил в 1762 г. и в 1767 г. завершил первый том. В следующем, 1768 г. он получил приказание разобрать бумаги Кабинета Петра Великого, ему был пожалован титул историографа и дано разрешение пользоваться Патриаршей и Типографской библиотеками, а позднее, в 1772 г. он был допущен и к единственному в ту пору архивному учреждению - Архиву коллегии иностранных дел. С 1771 г. по 1777 г. Щербатов был герольдмейстером Сената. В это время развернулась деятельность Щербатова по составлению "медалической истории" России, т.е. истории в медалях, на которых должны были быть изображены важнейшие события и деятели отечественной истории.
С 1783 г. Щербатов стал членом Российской академии.
Начиная с 70-х гг. XVIII в. Щербатов осуществил издание ряда источников и произведений по русской истории: "Царственной книги", "Царственного летописца", "Летописи о многих мятежах и разорении Московского государства от внутренних и внешних неприятелей" и др. С 1774 г. он начал печатать в "Древней Российской Вивлиофике" документы из Патриаршей библиотеки. Тогда же Щербатов опубликовал произведение Феофана Прокоповича "Житие и славные дела Петра Великого".
В 1774 г. Щербатов написал и напечатал "Краткую повесть о бывших в России самозванцах". Затем он опубликовал исследование "О древних чинах, бывших в России", "Краткое историческое повествование о начале родов князей российских, происходящих от великого князя Рюрика" (1785 г.).
Кроме того, Щербатов написал за это время целый ряд блестящих общественно-публицистических произведений, посвященных, главным образом, проблемам, связанным с историей петровского времени и последующих царствований.
Семитомная "История Российская" М.М. Щербатова была первым обобщающим трудом по русской истории, который в отличие от В.Н. Татищева был написан не в форме летописного свода, а как историческое произведение в современном значении этого слова. Этот труд оказал значительное влияние на последующее развитие отечественной историографии.
Николай Михайлович Карамзин (1766 - 1826) воплотил многие лучшие черты своего времени, представ перед современниками как первоклассный мастер литературы (поэт, драматург, критик, переводчик), реформатор, заложивший основы современного литературного языка, и вместе с тем крупный журналист, организатор издательского дела, основатель первоклассных журналов, создавший впервые в истории отечественной словесности альманахи поэзии. В личности Карамзина удачно слились крупнейший мастер художественного слова и талантливый историк. Ему, как никому другому, был присущ дар образного воссоздания исторического прошлого на основе глубокого изучения первоисточников, его многотомный научный труд по истории отечества является одновременно образцом художественной прозы. В исторической науке, в искусстве, в публицистике Карамзин оставил заметный след, повсюду его деятельность отмечена чертами подлинного новаторства, и не случайно при характеристике его творчества столь часто употребляются слова "впервые", "одним из первых". Он во многом подготовил успех младших современников и последователей - деятелей пушкинского периода, золотого века русской литературы.
К 1800 г. относятся сохранившиеся первые наброски плана "История государства Российского". Насколько он уже тогда был поглощен этим замыслом, можно судить по письму к Дмитриеву, датированному 2 мая 1800 г.: "Я по уши влез в русскую историю, сплю и вижу Никона с Нестором". "Занимаюсь только историей" - пишет он брату весной 1803 г.
2 декабря 1803 г. Карамзин сообщил брату: "Император пожаловал мне пенсион в год по две тысячи рублей и сделал меня историографом". Теперь он мог всецело посвятить все свои силы реализации обширного замысла. Главное заключалось в том, что перед государственным историографом открывались сокровища архивов. Директора Московского архива (вначале Калайдович, позже Малиновский) оказывали ему ценнейшую помощь в подборе источников. Помимо государственных архивов Карамзин пользовался сокровищами целого ряда частных собраний: Мусина - Пушкина, Румянцевых, Тургеневых, Муравьевых, Толстого, Уварова, а также собранием древних книг и манускриптов университетской и синодальной библиотек. Большую помощь оказал А.И. Тургенев, предпринявший специальное обследование иностранных библиотек и архивов. Важным подспорьем в работе над "Историей" была собственная библиотека историографа. Имелся в ней и подбор ценных древних рукописей. Карамзин ввел в научный оборот ценнейшие летописи, документы о Куликовской битве и др.
Помощь друзей позволила создать надежную источниковедческую базу "Истории". Декабрист М.А. Фонвизин главную заслугу Карамзина видел именно в "сборе и обработке до него неизвестных сведений и актов в примечаниях к своей истории, занимающих половину его книги". "До Карамзина, - продолжал декабрист, - много ныне обнародованного валялось в архивах и монастырях, покрытое пылью, и вовсе не было известно занимающимся нашею историей и древностями…" .
В 1804 г. были созданы первые главы: "…история славян до самого того времени, с которого начинаются собственные наши летописи", как писал Карамзин брату. Несколько замедляется работа на периоде феодальных усобиц. Летом 1808 г. он пишет брату: "В труде моем бреду вперед, шаг за шагом, и теперь, описав ужасное нашествие татар, перешел в четвертый-надесять век. Хотелось бы мне до возвращения в Москву добраться до времен Дмитрия, победителя Мамаева. Иду голой степью; но от времени до времени удается мне находить и места живописные. История не роман; ложь всегда может быть красива, а истина в простом своем одеянии нравится только некоторым умам опытным и зрелым".
Том, посвященный Дмитрию Донскому, и всю последующую историю борьбы с ордынцами, вплоть до царствования Ивана III и падения ненавистного ига, автор создал сравнительно быстро, под рукой были надежные источники, было и творческое вдохновение, рождаемое самой темой исследования. "Победителя Мамаева" и еще более Иоанна III - "заложителя славы России" - историограф особенно высоко чтил.
Накануне вторжения в Россию наполеоновских полчищ автор обдумывал времена Ивана Грозного, но только через 10 лет соотечественники прочли описание "злодейств Ивашки". Было несколько обстоятельств, так сильно затормозивших работу. Особенно повлиял 1812 год. Историограф, как мало кто из современников, видел размеры нависшей угрозы в этой, как он сам определял, "весьма опасной войне с Наполеоном".
Карамзин видел, что повсюду народ поднимается на борьбу, и не хотел остаться в стороне. 20 августа 1812 г. он пишет Дмитриеву: "Я отправил жену и детей в Ярославль… и готов умереть за Москву. Я рад сесть на своего серого коня и вместе с Московской удалой дружиной примкнуть к нашей армии… Душа моя довольно тверда. Я простился и с Историей: лучший и полный экземпляр отдал жене, а другой в Архив иностранной коллегии. Теперь без Истории и без дела".
Друзья уговорили историографа отказаться от поступления в армию, но это решение далось ему не без внутренней борьбы. Только 1 сентября Карамзин покидает столицу, в которую на следующий день вошли французы. Не было времени вывезти даже библиотеку и архив. Переехав в Нижний Новгород, Карамзин продолжает разрабатывать планы о непосредственном участии в боевых действиях. "Больно издали смотреть на происшествия, решительные для нашего отечества", - писал он. Хотя осуществить намерение о присоединении к действующей армии не удалось, семья Карамзиных внесла свою лепту в общее дело, снарядив за свой счет более 70 ратников.
Карамзин верно определил характер войны, назвав ее народной. Отметил он также важное значение партизанских отрядов. От его взора не укрылось активное участие в борьбе с захватчиками крестьянства. Он был горд за соотечественников, выигравших "эту удивительную кампанию".
В огне московского пожара погибла вся библиотека Карамзина, личный архив, другие богатые собрания манускриптов. Историограф знал цену унесенного огнем в небытие. "Потерей невозвратимой" назвал он гибель оригинала "Слова о полку Игореве".
К весне 1818 г. первые восемь томов "Истории государства Российского" появились на книжных прилавках. Три тысячи экземпляров "Истории" были проданы в 25 дней. "Наша публика почтила меня выше моего достоинства. Мне остается только быть благодарным и смиренным", - писал автор. "История государства Российского", - по словам Пушкина, - есть не только создание великого писателя, но и подвиг честного человека".
Признание соотечественников ободрило и вдохновило автора. Историограф занялся очередным томом. На столе его ждали недописанные главы об Иване IV. Это была нелегкая задача. Четыре года ушло у Карамзина на ее решение.
Девятый том "Истории", посвященный Ивану IV, пошел нарасхват. Современники шутливо замечали, что улицы Петербурга опустели, ибо все углубились в царствование Грозного. Реакция современников не была, однако, однозначна. В придворных кругах заговорили о "вредной книге", а автора называли негодяем, без которого народ никогда бы не догадался, что и меж царями есть тираны. Многие, как сообщал декабрист Н. Тургенев, "находят, что рано печатать историю ужасов Ивана-царя".
Известный государственный деятель, меценат С.П. Румянцев призывал автора стать наставником царей, вторым Тацитом, и посрамить тиранов. С Тацитом же сравнивали историографа и многие декабристы, верно угадав смысл его поучений. "Ну, Грозный! Ну, Карамзин, - восклицал в восторге К. Рылеев. - Не знаю, чему больше удивляться: тиранству ли Иоанна или дарованию нашего Тацита". Рылеев свидетельствует, что его друзья А. Бестужев, И. Муравьев и другие, ранее порицавшие Карамзина за приверженность к монархизму, по выходе IX тома стали его поклонниками и повсюду разносили весть о новом замечательном творении историографа. Девятый том, по определению другого декабриста - Штейгеля, был "феномен небывалый в России… Одного из великих царей открыто наименовали тираном, каких мало представляет история" .
Последние пять лет жизни Карамзин посвятил описанию царствования Федора Иоанновича и Бориса Годунова.
В 1824 г. выходят в свет десятый и одиннадцатый тома, посвященные этим двум царствованиям. Еще до издания автор знакомил общественность с результатами своего труда. Публичные чтения им новых глав "Истории" становились крупным общественным событием. Александр Одоевский, поэт, декабрист, писал брату 23 января 1823 г.: "У нас в Петербурге было торжественное собрание в Российской Академии. Карамзин читал отрывки из десятого тома своей Истории и мастерски описал характер Годунова, его происки, его властолюбие".
Последний, XII том "Истории государства Российского" был издан уже после смерти Н.М. Карамзина вдовой историографа при содействии друзей. Последние тома "Истории" показали, что современники, порицавшие автора за приверженность к монархизму, основывались только на авторском вступлении к первому тому, не принимая во внимание содержание последующих книг, весь авторский замысел. Это обстоятельство было проницательно схвачено А.С. Пушкиным, писавшим в своих записках еще в 1826 г.: "Молодые якобинцы негодовали - несколько отдельных размышлений в пользу самодержавия, красноречиво опровергнутые верным рассказом событий, казались им верхом варварства и унижения". К сожалению, отмеченное Пушкиным обстоятельство не всегда и позже принималось во внимание.
"История государства Российского" появилась в годы, когда русский народ был воодушевлен победой над армией Наполеона, в обстановке патриотического подъема, вызванного Отечественной войной 1812 года. Россия спасла Европу от порабощения. Откуда, где источники этой мощи, - спрашивали себя русские люди, откуда их род, каково их место и роль в семье европейских народов? Труд Карамзина отвечал на эти вопросы. "Я писал для русских, - отвечал Н.М. Карамзин зарубежным недоброжелателям, - для купцов ростовских, для владельцев калмыцких, для крестьян Шереметьева". Все значительно в этой отповеди: и указание, что труд посвящен родному народу, и понимание многонационального характера россиян.
Пештич С.Л. Русская историография XVIII века.
Л., 1971. Ч. III. С.5-36.
Смирнов А.Ф. Н.М. Карамзин, историк и публицист //
Н.М. Карамзин. Избранные статьи
и письма. М., 1982. С.5-27.
Исторические тексты
1. М.М. Щербатов об истории Новгородской республики
2. М.М. Щербатов. История Российская с древнейших времен
(Извлечение)
Жалобы новгородцев на их бояр. Ясно видно, что правление новгородское тогда в такой беспорядок впало, что всякий, не повинуяся ни законам, ни обычаям, делая насилием все, что мог; имения и самая жизнь гражданская от наглости сильных граждан ни на что не были в безопасности, и вообще бедные и слабые стенали от нападков сильных, которые не устыжались явным образом грабить и разорять.
…26 числа ноября месяца пришли с жалобою к великому князю жители двух улиц сего града Ливковой и Никитиной на своих бояр…, что они собравшись, все приехав в их две улицы, сделали драку, перебили людей, из которых многие тогда же и померли, и пограбили имения их на тысячу рублев.
Новогородцы присягают великому князю . Пятого - на - десять числа января месяца были посланы те самые бояре, которые договаривались с послами, в Новгород с присягою. И тогда же повелено было, чтобы они причину посольства своего объявили в палате у архиепископа, объявя при том, что не токмо вечи народные они не признают, но что отныне и впредь ей не быть.
Князь Иван Юрьевич Патрикеев, приехав во град, в доме архиепископа именем своего государя прошение и милость объявил и повелел всем изготовляться к присяге великому князю. В самый тот день началась присяга: сперва архиепископ и бояре новгородские, а потом все прочие новгородцы, един к единому, присягали. И как в рассуждении пространства и многонародия града не могли единые посланные бояре всех к присяге приводить, то присланы были от великого князя еще дети боярские, которые в разных концах города присутствовали. И не токмо мужи и граждане новгородские, но и самые жены, малолетние дети и служители крест целовали. По окончании присяги присяжную грамоту подписали и печатями утвердили.
В чем состояла присяга новгородцев. …Летописатели нам не сохранили всей сей присяги, а токмо несколько содержания ее видно по повествованию летописцев, что великий князь, января 18 числа, пришедшим к нему в стан множеству новогородцев чрез бояр своих помянути повелел, то есть, что всякий обязан доносить на своего согражданина, если что услышит, что он будет во вред противу великого князя говорить, и что государские тайны, с кем будет говорено, должен каждый скрывать. Уповательно, что и о других вольностях их в сей присяге было помянуто, яко: почитать неограниченную власть государскую, не препоставлять ей в сопротивление народные собрания, которым и не быть; и прочие вещи, которые прежде вольность и права новогородские составляли, но ныне у них отнимались. Я не могу удержаться, чтобы не помянуть о первом требования в сей присяге, то есть, чтоб каждый доносил, если что хоть малое услышит в предосуждение своему государю. Неограниченное такое положение ко многим злоупотреблениям могло причину подать: всякая жалоба, всякое малейшее неудовольствие могло через оне быть за оскорбление Величества принято и, яко таковое, быть наказано; а обязанность доносить единому на другого прервало всю взаимную поверенность между овных ближних родственников. Конечно, такое было несчастное состояние для прежде живших в вольности граждан.
Возвращение Великого князя в Москву и привезение вечевого колокола. …Великий князь, не останавливаясь нигде, пошел в Москву, куда 5-го числа прибыл. А после него вскоре был привезен по его велению новогородский колокол, который тогда же с другими был в Москве на колокольне повешен.
Таким образом лишился Новгород своих прав и вольностей. Да позволится мне при сем приложить некоторые мои размышления. Осмелюсь я сказать, что не сила и мудрость великого князя сие произвели, но были оныя токмо орудиями ко исполнению того, что необходимо должно было воспоследовать от конечного повреждения нравов в сем богатом граде. Новогородцы были до сего вольный народ, имеющий свои права и вольности, стесняющие самую власть тех государей, которых и сами выбирали. Но вся польза сих вольностей тут и оканчивалась, то есть: чтоб бороться с теми, которые могли их вольность утеснить, но также могли восстановить правосудие, защитить их от внешних и внутренних неприятелей, утвердить спокойствие и безопасность во граде: вместо, что у них страх самовластья государского рождал множество других самовластных мучителей, которые дошед до крайнего своевольства и учиня себя превыше законов, не щадили в наглостях своих ни имения, ни жизни своих сограждан, яко сие довольно показано рассказанием здесь выше многих беспорядков, которые великий князь в первый свой приезд исправить старался. Закон единый, который бы в таковой развратности нравов мог удержать людей от преступления, но и тат в них бессилен становился: ибо они колебалися между Греческие и Римские веры. В таковом развратном состоянии всего града удивительно ли, что и самые мудрейшие, не видя способа к поправлению сего зла и презирая ту вольность, которая им токмо пагубу наносит, желали поддаться под самодержавное правление единого.
Сие произвело вышепомянутое посольство к великому князю с наименованием его Господарем, а строптивых и неспокойных людей сторона произвела отречение и вооружила великого князя.
Да и тогда, когда сей государь уже двинулся в поход наказать сей град, поврежденные силы града в такое неустроение были приведены, что они токмо от чуждых, то есть от Поляков и Литовцев, помощи себе ожидали, не показав никакой твердости для защищения себя собственными своими силами, яко отцы их части чинили. Да и во время обложания их града, видно, более в распре и несогласии пребывая, и каждый имея более попечения в себе, нежели в обществе, наконец, довели себя до совершенного лишения своих прав и вольностей, умножа собою примеры многих падших республик от развратности народных нравов. Ибо в республике добродетель и пороки каждого особенного человека более над обществом действия имеют, нежели то может быть в монархическом правлении.
Сочинения князя М.М. Щербатова
"История Российская от древнейших
времен". СПб., 1903. Т.IV. Ч.II.
С.116-184.
Н.М. Карамзин. История государства Российского
История Новгородской Республики
(Извлечение)
…Так Новгород покорился Иоанну, более шести веков слыв в России и в Европе Державою народною или Республикой, и действительно имев образ Демократии: ибо Вече гражданское присваивало себе не только законодательную, но и внешнюю исполнительную власть; набирало, сменяло не только Посадников, Тысячских, но и Князей, ссылаясь на жалованную грамоту Ярослава Великого; давало ни власть, но подчиняло ее своей верховной; принимало жалобы, судило и наказывало в случаях важных; даже с Московскими Государями, даже с Иоанном заключало условия, взаимною клятвою утверждаемые, и в нарушении оных имея право мести или войны; одним словом, владычествовало как собрание народа Афинского или Франков на поле Марсовом, представляя лицо Новгорода, который именовался Государем. Не в правлении вольных городов Немецких - как думали некоторые Писатели - но и первобытном составе всех Держав народных, от Афин и Спарты до Унтервальдена или Глариса, надлежит искать образцов Новгородской политической системы, напоминающей ту глубокую древность народов, когда они, избирая сановников вместе для войны и суда, оставляли себе право наблюдать за ними, свергать в случае неспособности, казнить в случае измены или несправедливости, и решать все важное или чрезвычайное в общих советах. Мы видели, что Князья, Посадники, Тысячские в Новгороде судили тяжбы и предводительствовали войсками: так древние Славяне, так некогда и все иные народы не знали различия между воинскою и судебною властию. Сердцем или главным составом сей Державы были огнищане или житые люди, то есть домовитые, или владельцы; они же и первые воины как естественные защитники отечества; из них выходили бояре, или граждане, знаменитые заслугами. Торговля произвела купцов; они, как менее способные к ратному делу, занимали вторую степень; а третью - свободные, но беднейшие люди, называнные черными. Граждане младшие явились в новейшие времена и стали между купцами и черными людьми. Каждая степень, без сомнения, имела свои права: вероятно, что Посадники и Тысячские избирались только из бояр; а другие сановники из житых, купцов и младших граждан, но не из черных людей, хотя и последние участвовали в приговорах Веча. Бывшие Посадники, в отличие от Степенных или настоящих, именуясь Старыми, преимущественно уважались до конца жизни. Ум, сила и властолюбие некоторых Князей, Мономаха, Всеволода III, Александра Невского, Калиты, Донского, сына и внука его, обуздывали свободу Новгородскую, однако ж не переменили ее главных уставов, коими она столько веков держалась, стесняемая временно, но никогда не отказываясь от своих прав.
История Новгорода составляет любопытнейшею часть древней Российской. В самых диких местах, в климате суровом основанный, может быть толпою Славянских рыбарей, которые на водах Ильменя наполняли свои мрежи изобильным ловом, он умел возвыситься до степени Державы знаменитой. Окруженный слабыми, мирными племенами Финскими, рано научился господствовать в соседстве; покоренный смелыми варягами, заимствовал от них дух купечества, предприимчивость и мореплавание; изгнал сих завоевателей и, будучи жертвою внутреннего беспорядка, замыслил монархию, в надежде доставить себе тишину для успехов гражданского общежития и силу для отражения внешних неприятелей; решил тем судьбу целой Европы северной и, дав бытие, дав государей нашему отечеству, успокоенный их властею, усиленный толпами мужественных пришельцев Варяжских, захотел опять древней вольности: сделался собственным законодателем и судьею, ограничив власть Княжескую; воевал и купечествовал; еще в X в. торговал с Царемградом, еще в XII в. посылал корабли в Любек; сквозь дремучие леса открыл себе путь до Сибири и, горстию людей покорив обширные земли между Ладогою, морями Белым и Карским, рекою Обию и нынешнею Уфою, насадил там первые семена гражданственности и Веры Христианской; передавал Европе товары Азиатские и Византийские, сверх драгоценных произведений дикой Натуры; сообщал России первые плоды ремесла Европейского, первые открытия Искусств благодетельных; славясь хитростию в торговле, славился и мужеством в битвах, с гордостию указывая на свои стены, под коими легло многочисленное войско Андрея Боголюбского; на Альту, где Ярослав Великий с верными Новгородцами победил злочестивого Святополка: на Липицу, где Мстислав Храбрый с их дружиною сокрушил ополчение князей Суздальский; на берегах Невы, где Александр смирил надменность Биргера, и на поля Ливонские, где Орден Меченосцев столь часто уклонял знамена пред Святою Софиею, обращаясь в бегство. Такие воспоминания, питая народное честолюбие, произвели народную пословицу, кто против Бога и Великого Новгорода? Жители его хвалились и тем, что они не были рабами Монголов, как ныне Россияне: хотя и платили дань Ордынскую, но Великим Князьям, не зная Баскаков и не быв никогда подвержены их тиранству.
Летописи Республик обыкновенно представляют нам сильное действие страстей человеческих, порывы великодушия и нередко умилительное торжество добродетели, среди мятежей и беспорядка, свойственных народному правлению: так и летописи Новгорода в неискусственной простоте своей являют черты пленительные для воображения. Там народ, подвигнутый омерзением к злодействам Святополка, забывает жестокость Ярослава I, хотящего удалиться к Варягам; рассекает ладии, приготовленные для его бегства, и говорит ему: "Ты умертвил наших братьев, но мы идем с тобою на Святополка и Болеслава; у тебя нет казны: возьми все, что имеем". Здесь Посадник Твердислав, несправедливо гонимый, слышит вопль убийц, посланных вонзить ему меч в сердце, и велит нести себя больного на градскую площадь, да умрет пред глазами народа, если виновен, или будет спасен его защитою, если невинен; торжествует, и навеки заключается в монастырь, жертвуя спокойствию сограждан всеми приятностным честолюбия и самой жизни. Тут достойный Архиепископ, держа в руке крест, является среди ужасов междоусобной брани: возносит руку благославяющих, именует Новгородцев детьми своими, и стук оружия умолкает: они смиряются и братски обнимают друг друга. В битвах с врагами с иноплеменными Посадники, Тысячские умирали впереди за Святую Софию. Святители Новгородские, избираемые гласом народа, по всеобщему уважению к их личным свойствам, превосходили иных достоинствами пастырскими и гражданскими; истощали казну свою для общего блага: строили стены, башни, мосты и даже посылали на войну особенный полк, который назывался Владычним; будучи главными блюстителями правосудия, внутреннего благоустройства, мира, равностно стояли за Новгород и не боялись ни гнева Митрополитов, ни мести Государей Московских. Видим также некоторые постоянные правила великодушия в действиях сего, часто легкомысленного народа; таковым было не превозноситься в успехах, изъявлять умеренность в счастии, твердость в бедствиях, давать пристанище изгнанникам, верно исполнять договоры, и слово: Новогородская честь, Новогородская душа, служило иногда вместо клятвы. - Республика держится добродетелию, и без нее упадет.
Падение Новогорода ознаменовалось утратою воинского мужества, которое уменьшается в Державах торговых с умножением богатства, располагающего людей к наслаждениям мирным. Сей народ считался некогда самым воинственным в России, и где сражался, там побеждал, в войнах междоусобных и внешних; так было до XIV столетия. Счастием спасенный от Батыя и почти свободный от ига Моголов, он более и более успевал в купечестве, но слабел доблестию; сия вторая эпоха, цветущая для торговли, бедственная для гражданской свободы, начинается со времен Иоанна Калиты. Богатые Новгородцы стали откупаться серебром от Князей Московских и Литвы; но вольность опасается не серебром, а готовностью умереть за нее: кто откупается, тот признает оное бессилие и манит к себе Властелина. Ополчения Новгородские в XV веке уже не представляют нам ни пылкого духа, ни искусства, ни успехов блестящих. Что кроме неустройства и малодушного бегства видим в последних решительных битвах за свободу? Она принадлежит льву, не агнцу, и Новогород мог только избирать одного из двух Государей, Литовского или Московского; к счастию, наследники Витовты не наследовали его души, и Бог даровал России Иоанна.
Хотя сердцу человеческому свойственно доброжелательствовать Республикам, основанным на коренных правах вольности, ему любезной; хотя самые опасности и беспокойства ее, питая великодушие, пленяют ум, в особенности юный, малоопытный; хотя Новогородцы, имя правление народное, общий дух торговли и связь с образованнейшими немцами, без сомнения, отличались благородными качествами от других Россиян, униженных тиранством Моголов; однако ж История должна прославить в сем случае ум Иоанна, ибо государственная мудрость предписывала ему усилить Россию твердым соединением частей в целое, чтобы она достигнула независимости и величия, то есть, чтобы не погибла от ударов нового Батыя или Витовта; тогда не уцелел бы и Новгород; взяв его владения, Государь Московский поставил одну грань своего царства на берегу Наровы, в угрозу немцам и шведам, а другую за Каменным Поясом, или Хребтом Уральским, где баснословная Древность Воображала Источники богатства, и где они действительно находились во глубине земли, обильной металлами, и во тьме лесов, наполненных соболями. Император Гальба сказал: "Я был бы достоин восстановить свободу Рима, если бы Рим мог пользоваться ею". Историк Русский, любя и человеческие, и государственные добродетели, может сказать: "Иоанн был достоин сокрушить утлую вольность Новогородскую, ибо хотел твердого блага всей России".
Здесь умолкает особенная история Новогорода. (…)
Карамзин Н.М. Избр. статьи и
письма. М., 1982. С. 262-266.
Вопросы для повторения
1. Какие аргументы приводит М.М. Щербатов в доказательство преимущества монархической формы правления перед республиканской?
2. Какие причины падения могущества Новгорода называет Н.М. Карамзин?
Задания для работы со школьниками
1. Докажите, что Новгород в конце XV в. не мог сохранить свою независимость.
2. Дайте характеристику различным слоям населения Новгорода.
Тема III. Декабристы - историки декабризма
Примерный план
1. А.А. Бестужев "Об историческом ходе свободомыслия в России.
2. М.С. Лунин "Взгляд на русское тайное общество с 1816 до 1826 года.
Литература
"Их вечен с вольностью союз": Литературная критика и публицистика декабристов. М., 1983.
Иллерицкий В.Е. Революционная историческая мысль в России. М., 1974.
Межова К.Г. Об источниках формирования вольнолюбивых идей декабристов // История СССР. 1989. №5. С37-46.
Мироненко С.В. Самодержавие и реформы: Политическая борьба в России в начале XIX в. М., 1989.
Нечкина М.В. Декабристы. М., 1985.
Орлик О.В. "Гроза двенадцатого года…". М., 1987.
Революционная ситуация в России в середине XIX века: деятели и историки. М., 1986.
Эйдельман Н. "Революция сверху" в России // Наука и жизнь. 1988. №12. С. 102-112.
Методические указания
Изучение темы начните с чтения вступительной статьи, в которой рассмотрены основные черты исторических взглядов декабристов, приведены их высказывания о роли истории в обществе. Обратите внимание на оценку декабристами крестьянских выступлений.
Прочитайте тексты и познакомьтесь с рекомендованной дополнительной литературой. Особое внимание уделите монографии М.В. Нечкиной и сборнику "Революционная ситуация в России в середине XIX в.: деятели и историки", в котором большой интерес представляет статья С.А. Селивановой "Историк декабристов М.И. Семевский в годы революционной ситуации".
Изучая письмо талантливого писателя Александра Александровича Бестужева (1797-1837) царю Николаю I из Петропавловской крепости, проанализируйте мысли декабриста о причинах появления свободомыслия в России в начале XIX в. и о планах революционеров. Какое место в его исследовании уделено народу?
В своем письме Бестужев дает характеристику всем основным сословиям России. Сравните положения народа и дворянства. Какие три разряда выделяет в дворянство автор письма? Какая из причин появления свободомыслия в России является, на ваш взгляд, главной? Как, по мнению Бестужева, декабристы планировали улучшить положение народа? Что вам кажется верным в характеристике, которую Бестужев дает Николаю I?
Произведение Михаила Сергеевича Лунина (1787-1845) "Взгляд на русское тайное общество с 1816 до 1826 года" поможет вам лучше понять программу преобразований декабристов. Какое место в этой программе он отводит реформам сверху? В чем проявилась идеализация автором деятельности тайного общества?
Особое внимание проявляет Лунин к ошибкам, совершенным тайным обществом. Какие ошибки автор считает главными? Какие трудности в деятельности Северного и Южного обществ он подмечает? Наконец, в заключительной части своего исследования Лунин довольно подробно показывает ход следствия по делу декабристов и говорит о приговоре, вынесенном революционерам. Приведите факты, подтверждающие жесткость и вероломство царских судей.
Очень интересным является рассуждение Лунина о всей системе самодержавной власти. В чем он видит уязвимость самодержавия, как доказывает правоту дела декабристов?
Исторические взгляды декабристов
Исторические взгляды декабристов являлись важной составной частью их революционного мировоззрения. Живой интерес к истории - весьма приметная черта не только российской, но и европейской интеллектуальной жизни начала XIX в. Очень заметным было стремление постигнуть причины и последствия французской революции, грозные отзвуки которой в 20-е гг. XIX в. все еще рокотали то тут, то там. В России внимание к национальному прошлом возросло особенно в связи с подъемом патриотизма в период Отечественной войны 1812 г. Чтение исторических книг становилось потребностью. В духовной жизни этой эпохи история заняла столь видное место, какого не занимала никогда прежде.
История стала любимой наукой всей патриотически настроенной молодежи. А. Бестужев писал в начале 30-х гг.: "Мы живем в веке историческом". Продолжая свою мысль, он говорил: "Теперь история не в одном деле, но и в памяти, в уме, на сердце у народов. Мы ее видим, слышим, осязаем ежеминутно; она проницает в нас всеми чувствами" . Молодая Россия, рожденная 12-м годом, стремилась к самопознанию, пыталась осмыслить общую картину неодолимого движения века, движения, в котором столь деятельное участие принял русский народ.
Высокий уровень специальной подготовки в области истории некоторых членов тайного общества дворянских революционеров оказался в том, что среди них были историки не только по призванию, но и по роду служебной деятельности. Помощниками "по архивной части" при военных историках генералах Жомини и Бутурлине состояли Н. Муравьев и А. Корнилович. Собирал материалы для истории казачества служивший в Комитете по устройству Войска Донского В.Сухоруков. Историографом русского флота был Н. Бестужев, а затем короткое время - Д. Завалишин. Наконец, П. Муханов, С. Палицын, В. Раевский преподавали историю в военных учебных заведениях. В числе авторов исторических книг и статей, опубликованных членами тайного общества до 1825 г., следует назвать также Г. Батенькова, Ф. Глинку, Н. Кутузова, П. Черевина, В. Штейнгеля. Декабристы продолжали свои исторические изыскания и на каторге, и в ссылке. Но, к сожалению, многие замыслы их не осуществились из-за суровых условий жизни, недостатка книг, а многое из написанного пропало - рукописи прятали и в случае опасности уничтожали.
Несомненным публицистическим талантом отмечены многие мемуарные произведения декабристов, первое из которых появилось еще за десять лет до восстания - "Письма русского офицера" Ф.Н. Глинки, а также многие исторические очерки, из которых обратили на себя внимание А.С. Пушкина статьи А.О. Корниловича и В.Д. Сухорукова.
Мысли о значении истории для воспитания молодого поколения развивали члены Союза Благоденствия П.Д. Черевин и Н.И. Кузузов. В статье умершего за год до восстания воспитанника Московского университета Черевина отражены декабристские представления о задачах исторического образования. В его представлении учитель истории - образец нравственности, проповедник и философ, ибо "кто учится истории, тот научается обязанностям человека и гражданина" и "кто посвящен в таинства истории, для того настоящего вполне постижимо - он прозревает и будущее". Содержание этих общих рассуждений помогает понять статья Н.И. Кутузова "О причинах благоденствия и величия народов", в которой были приоткрыты политические симпатии революционной молодежи 20-х гг. В этом произведении автор особое внимание обращал на принципы политического воспитания. По его мнению, такое воспитание может быть успешным и будет определять силу и прочность общества, только если оно основано на народном духе, отечественном языке, народном благосостоянии.
Заметным событием русской общественной мысли первой четверти XIX в. стал не только многотомный труд Н.М. Карамзина "История государства Российского", но и критика декабристов, направленная против его концепции. Признавая большие научные достоинства карамзинской "Истории", декабристы опровергли ее главные выводы. И если в печати они выражали свое мнение уклончиво ("Время рассудит Карамзина как историка"), то в записках Н.М. Муравьева "Мысли об "Истории государства Российского" Н.М. Карамзина" и М.А, Фонвизина "Обозрение политической жизни в России", в письмах М.Ф. Орлова, в отзывах других декабристов звучит резкое осуждение идеологической позиции государственного историографа. По меткому слову Н.А. Вяземского, восстание 14 декабря было критикою вооруженной рукою на мнения, исповедуемые "Историей государства Российского".
Революционеры 20-х гг. стремились найти в истории обоснование прав и способности русского народа к самостоятельной политической жизни. В ответ на посвящение Карамзина своего труда Александру I - "История народа принадлежит царю" - Никита Муравьев начал свою записку словами: "История принадлежит народу". С этим девизом горячо соглашался Николай Тургенев: "История народа принадлежит народу - и никому более" .
Весьма твердо протестовал Н.М. Муравьев против сведения прошлого народа к деятельности отдельных великих исторических личностей. В обзоре русских и зарубежных трудов о Суворове "Рассуждение о жизнеописаниях Суворова" в 1816 г. двадцатилетний публицист ядовито иронизировал над заменой военной истории биографиями полководцев, напоминающими "восточные повести о неимоверных подвигах и доблестях калифа Дамасинского и Багдадского".
Среди будущих декабристов уже в 1815-1816 гг. созрела мысль о создании истории великой эпопеи русского народа - борьбы с нашествием Наполеона. Ф. Глинка, В. Штейнгель и другие не раз говорили о необходимости этого исторического труда не только для описания русского военного искусства, воинских подвигов и воодушевления народа, но также и для извлечения уроков будущими поколениями. Офицеры-дворяне, они без колебаний признали, что именно народ явился спасителем России, что Наполеон обманулся "в уме и духе народа", пренебрегая патриотическим настроением русских крестьян.
Значительным было влияние на политические взгляды декабристов новгородской традиции. "История великого Новгорода меня также утверждала в республиканском образе мыслей", - показывал на следствии П.И. Пестель. Рылеев убеждал Батенькова, что стоит ударить в колокол, как не изменившийся за сотни лет народ побежит на вече.
Мысли о вольном Новгороде будили смелые революционные мечты у патриотов, задыхавшихся под аракчеевским гнетом. В этом причина того, что новгородская тема была одной из самых ярких в политической агитации декабристов. Постоянно напоминая, что и в древности "мысль о народодержавии не чужда была России", что русские были "на высокой степени гражданственности и наслаждались политической свободой, что Русь осталась верна коренной славянской стихии - "общинному устройству, основанному на началах чисто демократических", М.А. Фонвизин, Н.М. Муравьев и другие революционеры приходили к важному выводу о том, что многовековым существованием и процветанием вечевого Новгорода опровергается необоснованное мнение, что русский народ не способен, подобно другим, сам распоряжаться своими делами.
Только некоторые из декабристов дали положительную оценку крестьянским выступлениям. Декабрист В.Д. Сухоруков оправдывал крестьянские восстания, в частности восстание под предводительством С. Разина, А. Поджио уже в 60-х гг., очевидно, не без влияния демократических идей того времени, осмелился защищать крестьянского вождя Е.Пугачева от официальных обвинений. Поджио признал за Пугачевым право восстания против насилия и назвал его "великой исторической личностью, поскольку он хотел освободить не только себя, но и миллионы собратьев".
Многие из декабристов стали историками революционного движения 1816-1826 гг.
Волк С.С. Отчизны верные сыны //
Их вечен с вольностью союз: Литературная критика и публицистика декабристов.
М., 1983. С.5-31.
Исторические тексты
А.А. Бестужев
Об историческом ходе свободомыслия в России
(Письмо к Николаю I из Петропавловской крепости)
Уверенный, что вы, государь, любите истину, я беру дерзновение изложить перед вами исторический ход свободомыслия в России и вообще многих понятий, составляющих нравственную и политическую часть предприятия 14 декабря. Я буду говорить с полной откровенностью, не скрывая худого, не смягчая даже выражения, ибо долг верноподданного есть говорить монарху правду без прикрас. Приступаю.
Начало царствования императора Александра было ознаменовано самыми блестящими надеждами для благосостояния России. Дворянство отдохнуло, купечество не жаловалось на кредит, войска служили без труда, ученые учились, чему хотели; все говорили, что думали, и все по многому хорошему ждали еще лучшего. К несчастью, обстоятельства до того не допустили, и надежды состарились без исполнения. Неудачная война 1807 года и другие многостоящие расстроили финансы; но того еще не замечали в приготовлениях к войне Отечественной. Наконец Наполеон вторгся в Россию, и тогда-то пробудилось во всех сердцах чувство независимости, сперва политической, а впоследствии и народной. Вот начало свободомыслия в России. Правительство само произнесло слова: "Свобода, освобождение!" Само рассевало сочинения о злоупотреблении неограниченной власти Наполеона, и клик русского монарха огласил берега Рейна и Сены. Еще война длилась, когда ратники, возвратясь в домы, первые разнесли ропот в классе народа. "Мы проливали кровь, - говорили они, - а нас опять заставляют потеть на барщине. Мы избавили родину от тирана, а нас опять тиранят господа". Войска от генералов до солдат, пришедши назад, только и толковали: "как хорошо в чужих землях". Сравнение со своим естественно произвело вопрос: почему же не так у нас? Сначала, покуда говорили о том беспрепятственно, это расходилось на ветер, ибо ум, как порох, опасен только сжатый. Луч надежды, что государь император даст конструкцию, как он то упомянул при открытии сейма в Варшаве, и попытка некоторых генералов освободить рабов своих еще ласкали многих. Но с 1817 г. все переменилось. Люди, видевшие худое или желавшие лучшего, от множества шпионов принуждены стали разговаривать скрытно, - и вот начало тайных обществ. Притеснение начальством заслуженных офицеров разгорячало умы. Предпочтение немецких фамилий перед русскими обижало народную гордость. Тогда-то стали говорить военные: "Для того ль освободили мы Европу, чтобы наложить ее цепи на себя? Для того ль дали конституцию Франции, чтобы не сметь говорить с ней, и купили кровью первенство между народами, чтобы нас унижали дома?". Уничтожение нормальных школ и гонение на просвещение заставило думать, в безнадежности, о важнейших мерах. А как ропот народа, от истощения и злоупотребления земских и гражданских властей произшедший, грозил кровавою революциею, то общества вознамерились отвратить меньшим злом большее и начать свои действия при первом удобном случае.
Теперь я опишу положение, в каком видели мы Россию.
Войска Наполеона, как саранча, оставили за собой надолго семена разрушения. Многие губернии обнищали, и правительство медлительными мерами или скудным пособием дало им вовсе погибнуть. Дожди и засухи голодили другие края. Устройство непрочных дорог занимало руки трети России, а хлеб гнил на корню. Злоупотребления исправников стали заметнее обедневшим крестьянам , а угнетения дворян чувствительнее, потому что они стали понимать нравы людей .
Запрещение винокурения отняло во многих губерниях все средства к сбыту семян, а (размножение питейных домов испортило нравственность и разорило крестьянский быт. Поселения парализировали не только умы, и все промыслы тех мест, где устроились, и навели ужас на остальные. Частые переходы полков безмерно тяготили папутных жителей: редкость денег привела крестьян в неоплатные недоимки - одним словом, все они вздыхали о прежних годах, все роптали на настоящее, все жаждали лучшего до того, что пустой слух, будто даются места на Аму-Дарье, влек тысяча жителей Украины - Куда? не знали сами. Целые селения снимались и бродили наугад, и многочисленные возмущения барщин ознаменовали три последние года царствования Александра.
Мещане, класс почтенный и значительный во всех других государствах, у нас ничтожен, беден, обременен повинностями, лишен средств к пропитанию. В других нациях они населяют города, у нас же, как города существуют только на карте и вольность ремесел стесняют в них цехи, то кочуют как цыгане, занимаясь щепетильною перепродажею. Упадок торговли отразился на них сильнее по их бедности, ибо они зависят от купцов как мелкие торгаши или как работники на фабриках.
Купечество, стесненное гильдиями и затрудненное в путях доставки, потерпело важный урон: в 1812 г. многие колоссальные фортуны погибли, другие расстроились. Дела с казною разорили множество купцов и подрядчиков, а с ними их клиентов и верителей, затяжкою в уплате, учетами и неправыми прижимками в приеме. Лихоимство проникло всюду. Разврат мнения дал силу потачки вексельному уставу . Злостные банкроты умножились, и доверие упало. Шаткость тарифа привела к нищете многих фабрикантов и испугала других и вывела правительство наше на веры, равно у своих, как и чужеземных негоциантов. Следствие сего стал еще больший упадок нашего курса (то есть внешнего кредита), от государственных долгов происшедший, и всеобщая жалоба, что нет наличных. Запретительная система, обогащая контрабандистов, не поднимало цены на наши изделия, и следуя моде, все плати втридорога за так называемые конфискованные товары. Наконец, указ, чтобы мещане и мелкие торговцы или записывались в гильдии, или платили бы налог, нанес бы решительный удар торговле, и удержание исполнения не удержало их от ропота. Впрочем, и без того упадок торговли был столь велик, что на главных ярмонках и в портах мена и отпуск за границу уменьшились третью. Купцы еще справедливо жаловались на иностранцев, особенно англичан, которые вопреки уставу имеют по селам своих агентов и, скупая в первые руки сырые произведения для вызова за границу, лишают тем мелких торговцев промысла, а государство - обращения капиталов.
Дворянство было тоже недовольно за худой сбыт своих произведений, дороговизну предметов роскоши и долготою судопроизводства. Оно разделяется на три разряда: на просвещенных, из коих большая часть составляет знать: на грамотных, которые или мучат других как судьи, или сами таскаются по тяжбам, и, наконец, на невежд, которые живут по деревням, служат церковными старостами или уже в отставке, послужив, бог знает как, в полевых. Из них-то мелкопоместные составляют язву России: всегда виноватые и всегда ропщущие и желая жить не по достатку, а по претензиям своим, мучат бедных крестьян своих нещадно. Прочие разоряются на охоту, на капели, на отличную жизнь или от тяжб. Наибольшая часть лучшего дворянства, служа в военной службе или в столицах, требующих роскоши, доверяют хозяйство наемникам, которые обирают крестьян, обманывают господ, и таким образом 9/10 имений в России расстроено и в закладе. Духовенство сельское в жалком состоянии. Не имея никакого оклада, оно вовсе предано милости крестьян и оттого, принужденное угождать им, впадало само в пороки, для удавления коих учреждено. Между тем как сельское нищенствовало в неуважении, указ об одеждах жен священнических привел в волнение и неудовольствие богатое городское духовенство.
Солдаты роптали на истому ученьями, чисткою, караулами; офицеры - на скудность жалованья и непомерную строгость. Матросы - на черную работу, удвоенную по злоупотреблению , морские офицеры - на бездействие. Люди с дарованиями жаловались, что им заграждают дорогу по службе, требуя лишь безмолвной покорности; ученые - на то, что им не дают учить, молодежь - на препятствия в ученье. Словом, во всех углах виделись недовольные лица; на улицах пожимали плечами, везде шептались - все говорили: к чему это приведет? Все элементы были в брожении. Одно лишь правительство беззаботно дремало над вулканом, одни судебные места блаженствовали, ибо только для них Россия был обетованною землею. Лихоимство их взошло до неслыханной степени бесстыдства. Писаря заводили лошадей, повытчики покупали деревни, и только повышение цены взяток отличало высшие места, так что в столице под глазами блюстителей производился явный торг правосудием. Хорошо еще платить бы за дело, а то брали, водили и ничего не делали.
Вашему императорскому величеству, вероятно, известны теперь сии злоупотребления, но их крыли от покойного императора. Присильные места продавались по такое и были обложены оброком. Центральность судебных мест, привлекал каждую безделицу к верху, способствовала апелляциям, справкам, пересудам, и десятки лет проходили прежде решения, то есть разорения обоих сторон. Одним словом, в казне, в судах, в комиссариатах, у губернаторов, у генерал-губернаторов, везде, где замешался интерес, кто мог, тот грабил, кто не смел, тот крад. Везде честные люди страдали, а ябедники и плуты радовались.
Вам, государь, уже ведомо, как воспламененные таким положением России и видя все элементы, готовые к перемене, решились им произвести переворот. Теперь осмелюсь изложить перед вашим величеством, что мы, делая сие, думали основываться вообще на правах народных и в особенности на затерянных русских. Но кроме того, Батеньков и я говорили, что мы имеем в это время (то есть около 14 декабря) на то политическое право, как в чистое междуцарствие. Ибо ваше величество отреклись от короны, а мы знали, что отречение государя цесаревича уже здесь . Притом же вы, государь, ожидая признания от Совета и Сената, некоторым образом признавали верховность народа, ибо правительство (без самодержца) есть не иное, как верхняя оного часть. Следственно, мы, действуя в лице народа, шли не противу вашего величества, но есть не иное, как верхняя оного часть. Следственно, мы, действуя в лице народа, шли не противу вашего величества, но только для препятствования Сенату и Совету признавать оное, а не наше назначение. Отрицая же право народа во время междуцарствия избирать себе правителя или правительство, приводилось бы в сомнение самое возведение царствующей династии на престол России. Далее, правительница Анна, опершись на желание народа, изорвала свое обязательство. Великая Екатерина повела гвардию и толпу, ее провозгласившую, противу Петра III. Они обе на челе народа шли противу правительства. Неужели же право бывает только на стороне удачи? Политика, устраняя лица, смотрит только на факты. Мы же от одной присяги были уволены, а другой не принимали. Вашему величеству легко будет усмотреть шаткость сего предположения, но в то время я был уверен в правоте оного и действовал в том убеждении.
Вот мечты наши о будущем. Мы думали учредить Сенат из старейших и умнейших голов русских, в который надеялись привлечь всех важных людей нынешнего правления, ибо полагали, что власть и честолюбие всегда имели бы свою приманку. Палату же представителей составить по выбору народа изо всех состояний. Как неоспоримо, что общего мнения установить или дать ему силу нельзя иначе, как связав оное с интересом каждого, то на сем правиле основывали мы бескорыстие судей. Каждая инстанция имела бы у нас свой беспереносный круг действия; притом тяжущиеся могли бы избирать по произволу из известного числа судей любого, так что честь и выгода заставили бы их друг перед другом быть правдивее, а публичность судопроизводства, ограничение срока оного и свобода книгопечания обличали бы нерадивых или криводушных. Для просвещения нижних классов народа хотели повсеместно завести данкастерские школы. А чтобы поправить его нравственность, - то возвысить белое духовенство, дав оному способы к жизни. Увольнение винокурения и улучшение казенными средствами дорог между бедными и богатыми хлебом местами, поощрение земледелия и вообще покровительство промышленности привело бы в довольство крестьян. Обеспечение и постоянство прав привлекло бы в Россию множество производительных иноземцев. Фабрики бы умножились с возрастанием запроса на искусственные произведения, а соревнование поощрило бы их усовершенствование, которое возвышается наравне с благосостоянием народа, ибо нужды на предметы довольства жизни и роскоши беспрестанны. Капиталы, застоявшиеся в Англии, заверенные в несомненности прибытка, на многие годы вперед, полились бы в Россию, ибо в сем новом переработанном мире они выгоднее могли быть употреблены, чем в Ост-Индии или Америке. Устранение или, по крайней мере, ограничение запретительной системы и устройство путей сообщения не там, где легче (как было прежде), а там, где необходимее , равно как заведение казенного купеческого флота, дабы не платить чужеземцам дорогого фрахта за свои произведения и обратить транзитную торговлю в русские руки, дало бы цвести торговле, сей, так сказать, мышце силы государственной. Финансы же поправить уменьшением в треть армии и вообще всех платных и ненужных чиновников. Что же касается до внешней политики, то действовать открыто, жить со всеми в мире, не мешаясь в чужие дела и не позволяя вступаться в свои, не слушать толков, не бояться угроз, ибо Россия самобытна и может обойтиться на случай разрыва без пособия постороннего. В ней заключается целый мир; да и торговые выгоды других наций никогда не допустили бы ее в чем-либо нуждаться. Я умалчиваю о прочем, уже известном вашему величеству или из конституции Никиты Муравьева, которая, однако же, была не что иное, как опыт, или из показаний прочих членов.
Что касается собственно до меня, то быв на словах ультралибералом, дабы выиграть доверие товарищей, я внутренно склонялся к монархии, аристократиею умеренной. Желая блага отечеству, признаюсь, не был я чужд честолюбия.
И вот почему соглашался я на мнение Батенькова, что хорошо бы было возвести на престол Александра Николаевича . Льстя мне, Батеньков говорил, что как исторический дворянин и человек, участвовавший в перевороте, я могу надеяться попасть в правительственную аристократию, которая при малолетнем царе произведет постепенное освобождение России. Но как мы оба видели препятствие в особе вашего величества, - истребить же вас, государь, по чести, никогда не входило мне в голову, - то в решительные минуты обратился и мыслию к государю цесаревичу, считая это легчайшим средством к примирению всех партий и делом, более ласкавшим мое самолюбие, ибо я считал себя, конечно, не хуже Орловых времен Екатерины. В прения Думы почти не вступался, ибо знал, что дело сильнее пустых споров, и признаюсь вашему величеству, что, если бы присоединился к нам Измайловский полк, я бы принял команду и решился на попытку атаки, которой в голове моей вертелся уже и план. Впрочем, если б не роковее 14-е число, я бы пристал к совету Батенькова (человека изо всех нас с здравейшею головою), чтобы идти вперед и, став на важные места в правлении, понемногу производить перемену или властию, заимствованною от престола, или своими мнениями, в других вперенными. Мы уже и хотели это сделать в отношении к государю цесаревичу, разговаривая о сем предмете его королевского высочества герцога Виртембергского.
Да будет еще, ваше императорское величество, доказательством уважения, которое имею к великодушию вашему, признание в том понятии, что мы имели о личном характере вашем прежде. Нам известны были дарования, коими наградила вас природа; мы знали, что вы, государь, занимаетесь делами правления и много читаете. Видно было и по Измайловскому полку, что солдатство, в котором вас укоряли, было только дань политике. Притом же занятия дивизии, вам вверенной, на маневрах настоящим солдатским делом доказывали противное. Но анекдоты, носившиеся о суровости вашего величества, устрашали многих, а в том числе и нас. Признаюсь, я не раз говорил, что император Николай с его умом и суровостию будет деспотом, тем опаснейшим, что его проницательность грозит гонением всем умным и благонамеренным людям; что он, будучи сам просвещен, нанесет меткие удары просвещению; что участь наша решена с минуты его восшествия, а потому нам все равно гибнуть сегодня или завтра.
Но опыт открыл мне мое заблуждение, раскаяние омыло душу, и мне отрадно теперь верить благости путей провидения… Я не сомневаюсь по некоторым признакам, проникнувшим в темницу мою, что ваше императорское величество посланы им залечить беды России, успокоить, направить на благо брожения умов и возвеличить отечество. Я уверен, что небо даровало в вас другого Петра Великого… более, чем Петра, ибо в наш век и с вашими способностями, государь, быть им - мало. Эта мысль порой смягчает мои страдания за себя и за братьев; и мольбы о счастии отечества, неразлучном с прямою славою вашего величества, летят к престолу всевышнего.
"Их вечен с вольностью союз".
Литературная критика и публицистика
декабристов. М. 1983. С. 205-212.
М.С. Лунин
Взгляд на русское тайное общество с 1816 до 1826 года
Тайное общество принадлежит истории. Правительство сказало правду, "что дело его было делом всей России, что оно располагало судьбою народов и правительств". Общество озаряет наши летописи, как союз Рюнимедский бытописания Великобритании.
Тайное 10-летнее существование доказывает, что Т(айное) о(бщество) руководилось мудростию и было по сердцу народу. В этот период, среди опасностей и препятствий, совершилась главная часть его работ. Действуя умственною силою на совокупность народную, оно успело направить мысли, чувства и даже страсти к цели коренного преобразования правительства. Существенные вопросы конституционного порядка были установлены и так объяснены, что решение их в будущности более или менее отдаленной стало неизбежно. Т(айное) о(бщество) было глашатаем выгод народных, требуя, чтобы существующие законы, неизвестные даже в судилищах, где вершились по оным приговоры, были собраны, возобновлены на основаниях здравого рассудка и обнародованы, чтобы гласность заменяла обычную тайну в делах государственных, которая затрудняет движение их и укрывает от правительства и общественников злоупотребление властей; чтобы суд и расправа производились без проволочки, изустно, всенародно и без издержки; управление подчинялось бы не своенравию лиц, а правилам неизменным; чтобы дарования без различия сословий призывались содействовать общему благу, а назначение чиновников утверждалось бы по указанию общественному для отдаления лихоимцев и невежд; чтобы назначение поборов к употреблению сумм общественных были всем известны; доходы с винных откупов, основанные на развращении и разорении низших сословий, были заменены другим налогом; участь защитников отечества была обеспечена, число войск уменьшено, срок службы военной сокращен и плата солдату соразмерно нуждам его умножена; чтобы военные поселения, коих цель несбыточная, учреждение беззаконно, были уничтожены к предотвращению ужасов, там совершенных, и пролитой крови; чтобы торговля и промышленность были избавлены от учреждений самопроизвольных и обветшалых подразделений, затрудняющих их действия; чтобы духовенство, обеспеченное в содержании, не зависело от прихожан и соответствовало своему служению.
Зрелость гражданственности ускорила новые стихи, которые Т(айное) о(бщество) излило в области мысли. Оно расселяло едва ли не общий предрассудок о невозможности другого, кроме существующего, порядка и убедило народ, что раболепство пред лицами должно замениться повиновением закону. Т(айное) о(бщество) постоянно доказывало выгоды взаимного поручительства, по которому дело одного лица становится делом всех; важность суда присяжных в делах гражданских и уголовных и тесную связь такого учреждения с свободою края; крайнюю потребность гласности установить как правило и требовать от каждого как обязанности; вред от различия сословий, порождающих зависть и вражду и дробящих людей, вместо того чтобы совокупить их.
Существующему порядку противопоставлен был законный, обеспечены пределы, положенные провидением всякой человеческой власти: нравственность, разум и справедливость, общая польза - различные отблески одной и той же истины. Т(айное) о(бщество) ожидало, что образование совокупности народной доставит внутри порядок и правосудие, силу и уважение извне. Для достижения этой цели Т(айное) о(бщество) обращалось ко всем сословиям и говорило языком, для всех понятным. Временные и разнобытные порывы правительства на поприще народного просвещения заменялись действием простым, безмездным, основанным на немногих началах, которые должны были - по неточности или по истине, в них заключенной, - остаться без последствий или овладеть будущностью.
Т(айное) о(бщество) ходатайствовало за греков, оставленных почти всеми европейскими державами; оно доказало, что восстановление Польши в виде королевства, примкнутого к России, противно выгодам обеих земель; оно протестовало против рабства и торга русскими, противных законам божиим и человеческим. Наконец, своим учреждением и совокупностью видов оно доказало, что система самодержавия уже не соответствовала настоящему состоянию России, что основанное на законах разума и справедливости правительство одно может доставить ей права на знаменитость среди народов просвещенных.
Эпохи переходные, неизвестные, в таинственном шествии народов к цели общественного устройства являют случаи, в которых действия лиц политических, какого бы сословия они ни были, должны необходимо выходить из ряда обыкновенного, пробуждать правительства и народы, усыпленные постоянным влиянием ложного устройства и предрассудков, наложенных веками. Кода эти люди принадлежит высшим сословиям состава общественного, тогда действия их есть обязанность и средство употребления умственных способностей платить за выгоды, которые доставляют им совокупные усилия низших сословий. Они пробивают новые пути к совершенствованию настоящих поколений; направляют усилия народа к предметам общественным; совокупляют действия умов второстепенных, лишенных возможностей плодотворить взаимно; восстановляют борение частей, необходимое для стройности целого, и сами облекаются властию по праву и делу, по духу возрождения, который имеют они на своих сограждан. Их мысли оплодотворяют страны, на которые изливаются, с такою же силою, как набеги завоевателей опустошают их: ибо зло и добро причиняются обществу от нескольких лиц. Они отрекаются от жизни и тем свидетельствуют правдивость своего послания, истину своих начал и законность своей власти. Все эти усилия соединялись в составных стихиях Т(айное) о(бщество), в свойстве видов его и в образе действий.
Нравственное влияние, произведенное развитием этих идей, было так сильно, что император Александр обязался даровать конституцию русским, когда они в состоянии будут оценить пользу оной. Т(айное) о(бщество) с признательностью и доверием к верховной власти приняло это обещание, как политическое данное, которое освещало намерение Т(айного) о(бщества), внушало ему новую ревность. Оно соединило и употребило все свои средства, чтобы исполнение этой мысли не зависело от пожизненного расположения и приготовляло Россию: познавать, чувствовать и быть достойною блага свободы. Эти работы были так важны, что Т(айное) о(бщество) даже после своего разрушения проявляется в сущности каждого правительственного постановления, и в каждом замечательном событии последнего десятилетия.
В исполинском предприятии, которое, по сознанию самого правительства, должно было изумить даже тех, которые его постигли, - ошибки были неизбежны. Их было много… В недрах общества вскоре ощутился недостаток понудительной силы, которая соразмеряла бы общее движение. Слабое в начале небольшим числом своих основателей, оно впоследствии подвергалось важнейшему неудобству по множеству своих голосов. Взращенные в дремотной гражданственности, основанной на бездействии ума, им трудно было удерживаться на высоте своего признания. Прибегли к разным вымыслам, чтоб обуздывать неосмотрительную ревность одних, подстрекать медлительность других, успокаивать опасение остальных, сохранять согласие между всеми. Единство действий рушилось.
Т(айное) о(бщество) разрушилось на Северное и Южное, по обширности края, понудившего учредить два средоточия действий. Первому повредило влияние новых членов, которым поручено было временное управление дел. Последнее с распространением деятельности увеличило затруднительность своего положения, присоединив Т(айное) о(бщество) славян и вступив в сношения с Польским обществом, которого виды отчасти различествовали и требовали противудействия. Между тем измена втайне подрывала основные здания. Тогда же смерть императора Александра, два отречения, две присяги, последовательные и противоречащие, тайное завещание, отысканное в архивах, взволновали, расстроили умы и породили происшествие 14 декабря в Петербурге и отважное движение одного полка на юге.
Враждебная партия искусно воспользовалась ошибками. Она состояла из дворян, которые боялись лишиться своих прав и рабов, и на чиновников-иностранцев, которые боялись лишиться своего жалованья. Водители партии поняли, что конституционный порядок есть новое вино, которое не держится в старых мехах; что с падением самодержавия они принуждены будут оставить места, сложить чины и ордена, как актеры после неудачной драмы. Ничего не упустили к отклонению удара. Правительство уверили, что целью Т(айного) о(бщества) было цареубийство и безначалие. Эту мысль распространили в сословиях малообразованных, которые верят всему, что напечатано, и между духовенством, которое верит всему, что приказано.
Но торжествующая партия, в свою очередь, увлеклась ошибкою, свойственною всем партиям: неумеренность при успехе. Более 600 человек были схвачены и брошены в казематы. Во время следствия, производимого Тайною комиссиею по правилам, составленным наобум, некоторых из заключенных содержали в целях, в темноте, томили голодом; других смущали священники, имевшие поручение выведать тайны на исповеди и обнаружить; иных расстроили слезами обманутых семейств; почти всех обольстили коварным обещанием всепрощения. Составили Верховный уголовный суд из военных, сенаторов, моряков и попов.
Это судилище основалось на донесении Тайной комиссии и, рассматривая не личные дела обвиняемых, но дела, совокупленные в разряды, приговорило: пятерых к четвертованию, 31 к отсечению голов, 112 к работе в рудниках и ссылке и 9-х в солдаты, не допросив даже и не видав заключенных. Спешили кончить данное поручение, потому что приближались праздники коронации. Правительство заменило смертную казнь 31, назначив им вечную работу в сибирских рудниках с заключением в казематы (на них были надеты оковы; они были лишены воздуха и света, предоставлены произволу низших служащих, подчинены управлению грубых людей, сограждан которых они хотели освободить, как первые христиане, которых подвергали оскорблениям перед тем, как предать диким зверям); а Верх(овный) угол(овный) суд, которому предоставлена была участь 5-х, нашел милосердие в том, что заменил колесо виселицею.
Приговор выполнили украдкою, на гласисе крепости, где был призрак суда, и под прикрытием внезапно собранных войск. Неумение или смятение палачей продлило мучение осужденных: трое выпали из слабо затянутой петли, были разбиты, окровавлены, вновь повешены. Они умерли спокойно в твердой уверенности, что смерть их была необходима, как свидетельство истины их слов. Родным запретили взять тела повешенных: ночью кинули их в яму, засыпали негашеной известью и на другой день всенародно благодарили бога за то, что пролили кровь. Водители партии, достигнув соучастия правительства в таком деле, заняли частные места в управлении.
Но деятельность господствующей партии поглощается, по-видимому, частными мерами и изменениями. Она старается сделать правительство самодержавнее, чем оно есть; а народ - народнее, чем он есть. Власть, на все дерзавшая, всего страшится. Общее движение ее - не что иное, как постепенное отступление, под прикрытием корпуса жандармов перед духом Т(айного) о(бщества), который охватывает ее со всех сторон. Отделилась от людей, но не отделяется от идей.
Желания нового поколения стремятся к сибирским пустыням, где славные изгнанники светят во мраке, которым стараются их затмить. Их жизнь в заточении постоянно свидетельствует об истине их начал. Их слово так сильно, что запрещают выражать его даже в простых письмах к родным. У них отняли все: звание, имущество, здоровье, отечество, свободу, но не могли отнять у них любовь народную. Она обнаруживается благоговением, которым окружают их огорченные семейства; религиозным чувством, которое питают к женам, разделяющим заточение мужей своих; ревность, с которой собирают письмена, где обнаруживается животворящий дух изгнанников. На время могут затмить ум русских, но никогда их народное чувство.
"Их вечен с вольностью союз".
Литературная критика и публицистика
декабристов. М. 1983. С. 200-204.
Вопросы для повторения
1. Какие причины появления свободомыслия в России определяет А.А. Бестужев?
2. Какие ошибки в деятельности тайного общества называет М.С. Лунин?
Задания для работы со школьниками
1. Какие черты характера Николая I были верно угаданы декабристом А.А. Бестужевым?
2. Представьте себе развитие событий 14 декабря 1825 г. в случае безошибочных действий декабристов.
Тема IV. Русские истории С.М. Соловьев и В.О. Ключевский о петровский реформах
Примерный план
1. С.М. Соловьев "Публичные чтения о Петре Великом".
2. В.О. Ключевский "Курс русской истории".
Литература
Ключевский В.О. Сочинения. В 8-ми т. М., 1959. Т.8.
Ключевский В.О. Сочинения. В 9-ти т. М., 1989. Т.4.
Ключевский В.О. Неопубликованные произведения. М., 1983.
Соловьев С.М. Публичные чтения о Петре Великом. М., 1984.
Соловьев С.М. Избранные труды. М., 1983.
Баггер Х. Реформы Петра Великого. М., 1985.
Богословский М.М. Историография, мемуаристика, эпистолярия. М., 1987.
Киреева Р.А. В.О. Ключевский как историк русской исторической науки. М., 1966.
Чумаченко Э.С. В.О. Ключевский - искусстовед. М., 1970.
Методические указания
Изучение темы начните с чтения вступительной статьи, в которой рассмотрены основные черты научных взглядов крупных русских историков С.М. Соловьева и В.О. Ключевского.
Прочитайте тексты и познакомьтесь с рекомендованной дополнительной литературой. Особое внимание обратите на труды Х. Баггера и М.М. Богословского. Большой интерес представляет монография датского историка Х. Баггера. Его книга "Реформы Петра Великого" вышла в Дании в 1979 г. Ее перевод на русский язык осуществлен в 1985 г. издательством "Прогресс". Эта монография представляет собой обзор не только дореволюционных исследований петровский реформ, но и трудов современных отечественных историков.
В пособии вашему вниманию предложено первое из двенадцати чтений С.М. Соловьева о Петре I. При изучении документа обратите внимание на то, каковы, по мнению ученого, обязанности образованного общества по отношению к деятельности великого человека, как Соловьев понимает суть великого человека, каков его взгляд на вопрос о роли личности в истории. Сравните его с оценкой роли народа в истории.
В центре внимания Соловьева также оценка обществом реформ Петра I. Какие причины противоречивого отношения к преобразованиям Петра I называет ученый? Соловьев сравнивает два взгляда на эти преобразования. В чем заключается их сущность? Почему он называет их неисторическими? Интересным является рассуждение о воздействии Чингисхана и Тамерлана на свои народы. Соловьев подчеркивает значение деятельности этих правителей и сравнивает с ними влияние Петра I на русское общество и на народ в целом. Каковы условия развития народа, по определению Соловьева? Как вы думаете, какова точка зрения на петровские реформы самого Соловьева?
После чтения отрывка из "Курса русской истории" В.О. Ключевского вы получите возможность сравнить мнение этого историка с точкой зрения С.М. Соловьева на петровские реформы. В числе других Ключевский рассматривает такие вопросы, как происхождение, ход реформы, степень ее подготовленности. Уже в самом начале своего исследования ученый ставит перед собой вопрос о том, как Петр стал преобразователем, дает ему оценку.
Вопрос о степени подготовленности петровский реформ всегда привлекал внимание историков. Порождает споры он и в наши дни. Как оценивает Ключевский этот вопрос, а также роль в реформах самого Петра I? Ключевский, как и Соловьев, определяет взаимосвязь деятельности народа и царя Петра I. Каким образом?
Согласны ли вы с оценкой Ключевским петровских реформ как революции? Какие противоречия видит он в петровских преобразованиях?
Отечественная историография XIX - начала XX вв.:
М.С. Соловьев, В.О. Ключевский
Научная деятельность крупных историков России - С.М. Соловьева и В.О. Ключевского является вершиной развития отечественной историографии XIX - нач. XX вв.
Сергей Михайлович Соловьев (1820-1879) начал научную деятельность в эпоху исследования исторических фактов без выводов и выводов без фактов. Его научное значение основано на удачном сочетании в нем тех двух сил, которые до него действовали так разъединенно. В его даровании соединились мыслитель с исследователем. Как мыслитель он стоял на высоте философского уровня своего времени. В юные годы в период подготовки к своей деятельности он, как и большинство выдающихся людей его времени, подвергся влиянию философии Гегеля.
Жизнь человечества представляется Соловьеву как единый цельный исторический процесс, в котором действует закон развития. Этот процесс он рассматривает как одно из явлений природы, подлежащее такому же изучению, как и другие явления природы, например космические или биологические. Он имеет всеобъемлющий характер, включая в себя все человечество, существующее на земле. Племя за племенем втягиваются в водоворот всемирной истории, принося каждое как общий вклад свои физиологические расовые особенности и бытовые черты, выработанные в эпоху особного существования. Так классический мир втянул в себя германцев, так за ними вступили в процесс славяне, далее наступила очередь монгольского востока. Соловьев признает последовательное участие в историческом процессе всех рас и слияние человечества воедино.
Этот подход Соловьева к анализу исторического процесса мы обнаруживаем как в гласном труде его жизни, 29-томной "Историей России в древней времен", так и в других работах выдающегося историка.
Выдающимся памятником русской исторической и общественно-политической мысли 70-х гг. XIX в. являются "Публичные чтения о Петре Великом" Сергея Михайловича Соловьева.
С.М. Соловьев внес существенный вклад в изучение одного из важных периодов истории нашей страны - эпохи преобразований первой четверти XVIII в. Написанные в 1872 г. к 200-летнему юбилею Петра I, в пору расцвета творческих сил ученого - Соловьев был уже не только ректором Московского университета, но и признанным главой московской школы историков - "Публичные чтения…" сразу стали заметным явлением в общественной жизни России.
Будучи трудом оригинальным, с точки зрения теории и методологии, "Публичные чтения…" вместе с тем типичны для литературы и общественной мысли 70-х гг. прошлого века: именно в это время заметно рос авторитет истории как науки, появлялись новые исторические журналы, а историками, особенно историками-разночинцами, выдвигались новые концепции, пробуждался интерес широких читательских масс к истории, к общественным проблемам, которые стали активно обсуждаться в периодической печати, ранее это случалось лишь на страницах специальных изданий.
В труде Соловьева мы найдем интереснейшие мысли о творческой роли народных масс, о своеобразии исторического пути России. Взгляды С.М. Соловьева на историческую обусловленность петровских преобразований, на роль государства и отдельных великих личностей в истории выражены предельно четко.
"Публичные чтения…" - это значительный вклад в историографию эпохи преобразований. Влияние этого труда на развитие исторической мысли последующего периода трудно переоценить: русская буржуазная наука не создала ничего более значительного в этой области. "Публичные чтения…" остались непревзойденным образцом исследования петровского времени. Мастерство изложения, ясный точный язык, образное описание событий, умение отбирать факты, выделять самое типичное и характерное - все это отличает "Публичные чтения…".
Василий Осипович Ключевский (1841-1911) происходил из той общественной среды, в которой более, чем в какой-либо другой, сохраняется чувство привязанности и любви к старине, из которой вышел С.М. Соловьев, из которой в древности выходили наши летописцы.
Изучение древних авторов представляло хорошую школу для воспитания его критического таланта. Не раз говорил Ключевский о большом влиянии на него лекций Чичерина, которые он слушал уже по окончании университетского курса. Но более всего Ключевский ценил в себе как ученом влияние С.М. Соловьева. О Соловьеве он отзывался с самым глубоким уважением и себя до последних дней считал учеником Соловьева.
Первое, что поражало в лекциях и научных трудах Ключевского, была необыкновенная, непривычная для исторического уха точность его выражений. Каждому явлению, которое он исследовал, он давал ясное и точное определение; каждое отношение, которое он устанавливал, он выражал в сжатой и отчетливой формуле, запоминавшейся потом со студенческой скамьи на всю жизнь. Эта математическая точность определений и формул вместе с художественной красотой и меткостью сравнений и эпитетов составляет то оригинальное и особенное, чем отличается стиль Ключевского.
Не вся масса исторических фактов привлекала к себе в одинаковой степени научное внимание Ключевского; можно наметить некоторые группы их, возбуждавшие в нем особый преимущественный интерес. Его манили к себе в исследовании исторического процесса явление политические, социальные и экономические, и главным образом, социальные. Явления иного порядка, истории мысли, религии, литературы, искусства он, разумеется, не обходит и, когда коснется их, создает яркие работы; но не на этих вопросах были сосредоточены его главные силы. Свой основной "Курс русской истории" он ограничивает, как он заявляет во вступлении, лишь политической, социальной и экономической сторонами исторического процесса. Весь ход русской истории он делит на периоды по признакам этих трех категорий. Киевская торговля, городовая Русь сменяется у него Суздальской, вольноземледельческой, удельно-княжеской, которую в свою очередь сменяет Русь Московская, царско-боярская, военно-земледельческая, и эта последняя, наконец, переходит в Русь всероссийскую, императорско-дворянскую, крепостную, земледельческую и фабрично-заводскую. В основе этой классификации, как видим, строго выдержаны экономические, социальные и политические признаки. Тяготения к вопросам указанных порядков у Ключевского может быть объяснимо, конечно, общим направлением европейской, а также и русской историографии второй половины XIX в., выдвинувшей эти стороны исторического процесса на первый план научного исследования.
Но даже и к указанным трем категориям исторических явлений интерес Ключевского устремлялся неравномерно. Всего охотнее его мысль направляется к истории общественных классов, и в этом надо видеть влияние той эпохи, с которою совпали наиболее восприимчивые годы его юности, когда в России разрешалась великая социальная победа - освобождение крестьян.
Неподражаем был Ключевский и в синтезе, в искусстве комбинировать факты и восходить от мелких, частных фактов и отношений к общим и крупным, давая им точные определения, строить системы, чтобы в конечном результате этих систем создать общее построение русской истории. Тайну его синтетического мастерства надо искать в его ярком художественном таланте, в силе его воображения и чувства.
Широким, все более имеющим расширяться кругам общества Ключевский оставил свой "Курс русской истории", замечательный памятник нашего национального самосознания, создал запоминающиеся портреты Андрея Боголюбского, Ивана Калиты, Грозного, Алексея Михайловича, Петра Великого.
"Публичные чтения о Петре Великом" С.М. Соловьева как памятник исторической и общественно-политической мысли.
Пушкарев А.Н. // Соловьев С.М. Публичные чтения о Петре Великом. М., 1984. С.178-204.
Богословский М.М. Историография, мемуаристика, эпистолярия. М., 1987. С.22-36.
Исторические тексты
С.М. Соловьев
Публичные чтения о Петре Великом
Чтение первое
Проходит 200 лет с того дня, как родился великий человек. Отовсюду слышатся слова: надобно праздновать двухсотлетний юбилей великого человека; это наша обязанность священная, патриотическая обязанность, потому что этот великий человек наш, русский человек. Наука, ученое общество при университете хлопочет о воздвигнутии памятника небывалого, достойного деятельности великого человека. Священная патриотическая обязанность. Сильные слова, способные возбудить сильное чувство; но чем сильнее чувство, чем священнее предмет, на который оно направлено, тем более предосторожностей должно быть употреблено для его разумного направления. Что праздновать и как? Первый вопрос, который здесь задает человек, способный разумно относиться к каждому явлению, способный допрашивать это явление о его смысле, а не подчиняться ему безотчетно. Таким образом, первая обязанность общества образованного: разъяснить для себя значение деятельности великого человека; сознать свое отношение к этой деятельности; к ее результатам; узнать, во сколько эти результаты вошли в нашу жизнь, что они произвели в ней, какое их значение для настоящего, для будущего; иначе праздник будет праздным. И мы собрались здесь накануне праздника, чтобы приготовиться к нему; накануне праздника усиливается работа для человека, который хочет светло, достойно праздновать; во имя величайшего из тружеников Русской земли приглашаю вас, господа, к труду - обозреть труд его, подумать над ним.
Двухсотлетний юбилей великого человека - это значит, что мы обладаем материалами, средствами оценивать его величие, накопившимися в продолжение 200 лет. Каждое историческое явление объясняется рядом предшествовавших явлений и потом всем последующим. 200 лет думал русский человек о Петре, и, говоря это, мы не подвергаемся обвинению в большой неточности, потому что великий человек, о котором идет речь, является в истории очень рано, 10 лет - и является на самом видном месте; следовательно, вычет не велик. 200 лет без чего-нибудь русский человек думал о Петре, думал постоянно: что же он надумал?
Думая о Петре, думая о том, за что называют его великим человеком, разумеется, русский человек должен был думать и о том, что такое великий человек вообще. Бывают в жизни народов времена, по-видимому, относительно тихие, спокойные, живется, как жилось издавна, и вдруг обнаруживается необыкновенное движение, и дело не ограничивается движением внутри известного народа, оно обхватывает и другие народы, которые претерпевают на себе следствия движения известного народа. Человека, начавшего это движение, совершавшего его; человека, по имени которого знают его время потомки, такого человека называют великим. В то время, когда народы живут в первый возраст своего бытия, - возраст юный, для большинства народного очень продолжительный, когда люди поддаются господству чувства и воображения, тогда великие люди являются существами сверхъестественными, полубогами. Понятно, что при таком представлении великий человек является силою, не имеющею никакого отношения к своему веку и своему народу, силою, действующей с полным произволом; народ относится к ней совершенно страдательно, бессознательно, безусловно подчиняется ей, страдательно носит на себе все следствия ее деятельности; великому человеку принадлежит почин во всем, он создает, творит все средствами своей сверхъестественной природы.
Христианство и наука дают нам возможность освободиться от такого представления о великих людях. Христианство запрещает нам верить в богов и полубогов, наука указывает нам, что народы живут, развиваются по известным законам, проходят известные возрасты, как отдельные люди, как все живое, все органическое; что в известные времена они требуют известных движений, перемен, более или менее сильных, иногда отзывающихся болезненно на организме, смотря по ходу развития, по причинам, коренящимся во всей предшествовавшей истории народа. При таких движениях и переменах, при таком переходе народа от одного порядка жизни своей к другому, из одного возраста в другой люди, одаренные наибольшими способностями, оказывают народу наибольшую помощь, наибольшую услугу: они яснее других сознают потребность времени, необходимость известных перемен, движения, перехода и силою своей воли, своей неутомимой деятельности побуждают и влекут меньшую братию, тяжелое на подъем большинство, робкое перед новым и трудным делом. Как люди, они должны и ошибаться в своей деятельности, и ошибки эти тем виднее, чем виднее эта деятельность; иногда по силе природы своей и силе движения, в которой они участвуют на первом плане, они ведут движение за пределы, назначенные народною потребностью и народными средствами. Это производит известную неправильность, остановку в движении, часто заставляет делать шаг назад, что мы называем реакцией, но эта неправильность временная, а заслуга вечная, и признательные народы величают таких людей великими и благодетелями своими.
Таким образом, великий человек является сыном своего времени, своего народа, он теряет свое сверхъестественное значение, его деятельность теряет характер случайности, произвола; он высоко поднимается как представитель своего народа в известное время, носитель и выразитель народной мысли; деятельность его получает великое значение, как удовлетворяющая сильной потребности народной, выводящая народ на новую дорогу, необходимую для продолжения его исторической жизни. При таком взгляде на значение великого человека и его деятельности высоко понимается народ; его жизнь, история является цельною, органическою, неподверженною произволу, капризу одного сильного средствами человека, который может остановить известный ход развития и толкнуть народ на другую дорогу вопреки воле народной. История народа становится достойной изучения, представляет уже не отрывочный ряд биографий, занимательный для воображения людей, остановившихся на детском возрасте, но дает связанное и стройное представление народной жизни, питающее мысль зрелого человека, который углубляется в историю как науку народного самопознания.
В двести без чего-нибудь лет, пережитых Россией со дня рождения Петра, русская мысль относилась различно к этому великому человеку и его деятельности. Различие взглядов происходило, во-первых, от громадности дела, совершенного Петром, и продолжительности влияния этого дела; чем значительнее какое-нибудь явление, тем более разноречивых взглядов и мнений порождает оно, и тем долее толкуют о нем, чем долее ощущают на себе его влияние; во-вторых, оттого, что русская жизнь не остановилась после Петра, и при каждой новой обстановке ее мыслящий русский человек должен был обращаться к деятельности Петра, результаты которой оставались присущими при дальнейшем движении, и обуздать ее, применять к новым условиям, новой обстановке жизни; в-третьих, разность взглядов на деятельность Петра зависела от незрелости у нас исторической науки, от неустановленности основных начал при изучении жизни народов: то применяли к русской истории неподходящую марки истории чужих народов, отчего происходили странные выводы; то наоборот, изучали русскую историю совершенно особняком, не подозревая, что при всем различии своем она подчиняется общим основным законам, действующим в жизни каждого исторического народа. Я говорю о разноречиях серьезных, высказывавшихся людьми серьезными, - людьми, честно относившимися к вопросам настоящего, и, по их связи с прошедшим, затрагивавшими и последнее. Но нельзя не упомянуть о печальном явлении, о выходках против Петра, происходивших от детской привычки увлекаться каким-нибудь движением до такой степени, что, не разбирая, начинают считать враждебным этому движению то, что вовсе ему не враждебно, от детской привычки говорить не подумавши, не изучивши, от дурного детского поползновения бросить в кого-нибудь камнем, грязью, не посмотревши внимательно, можно ли с этим кем-нибудь так обращаться безнаказанно, т.е. без умаления собственного человеческого и народного достоинства.
Долго относились у нас к делу Петра неисторически: как в благоговейном уважении к этому делу, так и в порицании его. Поэты позволяли себе воспевать: "Он бог твой, бог твой был, Россия". Но и в речи более спокойной, не поэтической, подобный взгляд господствовал: приведение Петром России от небытия к бытию было общеупотребительным выражением. Я назвал такой взгляд неисторическим потому, что здесь деятельность одного исторического лица отрывалась от исторической деятельности целого народа; в жизнь народа вводилась сверхъестественная сила, действовавшая по своему произволу, причем народ был осужден на совершенно страдательное отношение к ней. Многовековая жизнь и деятельность народа до Петра объявлялась несуществующей; России, народа русского не было до Петра: он сотворил Россию, он привел ее из небытия в бытие. Люди, которые обнаружили несочувствие к делу Петра, вместо противодействия крайности приведенного взгляда перегнули дугу в противоположную сторону; крайности сошлись, и опять надобно было проститься с историей. Россия по новому взгляду не только не находилась в небытии до Петра, но наслаждалась бытием правильным и высоким; все было хорошо, нравственно, чисто и свято; но вот явился Петр, который нарушил правильное течение русской жизни, уничтожил ее народный свободный строй, попрал народные нравы и обычаи, произвел рознь между высшими и низшими слоями народонаселения, заразил общество иноземными обычаями, устроил государство по чуждому образу и подобию, заставил русских людей потерять сознание о своем, о своей народности. Опять божество, опять сверхъестественная сила; опять исчезает история народа, развивающаяся сама из себя по известным законам, при влиянии особенных условий, которые и отличают жизнь одного народа от жизни другого.
Понятно, что оба взгляда, по-видимому, противоположные, но в сущности одинаково неисторические, не могут держаться при возмужалости науки, когда более внимательные наблюдения над исторической жизнью народов должны были повести к отрицанию таких сверхъестественных явлений в этой жизни, когда убедились, что всякое явление, как бы оно ни было громко, как бы ни изменяло, по-видимому, народный строй и образ, есть необходимо результат предшествовавшего развития народной жизни. Действительно, возьмем народ, находящийся на первоначальной ступени развития, какой-нибудь кочевой народ в Средней Азии, каких-нибудь монголов. Такие народы, по простоте своего быта, особенно бывают подвержены сильному влиянию внешних случайных явлений, произволу отдельных лиц. Мы видим, что среди этих народов являются иногда владельцы, ханы, одаренные необыкновенною энергиею, честолюбием, которые в более или менее продолжительное время успевают одолеть, уничтожить других ханов, сплотить мелкие, до тех пор разделенные орды в одну огромную массу и двинуть ее на опустошение, завоевание отдельных стран, вследствие чего образуются обширные владения. Здесь действительно мы видим, что народы страдательно подчиняются влиянию своих великих людей, своих Чингис-ханов и Тамерланов. О народе не слышно до появления этого Чингис-хана или Тамерлана: он ничто для истории, находится в небытии; одною волею знаменитого хана он приводится в бытие, делается известным, сильным, господствующим. Но и здесь мы видим, что эти великие люди степей, Чингис-ханы и Тамерланы, суть дети своего народа, не делают ничего, что бы выходило из границ его быта, его потребностей, не изменяют ничего в этом быте. Народ и до них был хищный и до них обнаруживал свое существование чисто физическими движениями, грабежами, опустошениями, только в малых размерах, и в этом заключается вся разница. Умирает великий человек - и основанное им громадное владение начинает распадаться и народ, всколыханный им, приходит в прежнее состояние, к прежнему историческому небытию. Что же делает здесь великий человек? Только то, на что способен его народ, на что дает ему средства: народ может внешним механическим образом соединиться волею, силою одного лица; при отсутствии этой воли и силы распадается; только то мы и видим в степной истории; внутренних перемен, перемен в быте великий человек произвести не может; если бы захотел, то ничего бы не сделал, погиб бы в бесплодных попытках. Но в том-то и дело, что он и не хочет этого, не чувствует и не сознает потребности в этом, ибо он, сын своего народа, не может чувствовать и сознавать того, что не чувствует и не сознает сам народ, к чему не приготовлен предшествовавшим развитием, предшествовавшей историей. Великий человек дает свой труд, но величина, успех труда зависит от народного капитала, от того, что скопил народ от своей предшествовавшей работы, от соединения труда и способностей знаменитых деятелей с этим народным капиталом идет великое производство народной исторической жизни.
Но если произвол одного лица, как бы сильно это лицо ни было, не может переменить течение народной жизни, выбить народ из колеи при самых простых, первоначальных формах быта, не может сделать этого с народом-младенцем, народом историческим, то тем менее это возможно в народе, который уже прожил много веков исторической жизнью, который развил свои силы в многотрудной деятельности внутренней, и каким был русский народ до Петра. Допустить в великом движении этого народа перерыв, уклонение, допустить в перемене бытовых форм измену началам народной жизни, и все это по воле одного человека, - значит низвести великий, исторический народ ниже кочевых народов Средней Азии. Наука не позволяет этого, господа! Не спрашиваю, может ли позволить это ваше чувство, ваш патриотизм? Народ, живший долгой и славной исторической жизнью и чувствующий в себе способность к продолжению этой жизни, радуется великою радостью, вспоминая о великом человеке и его деле, наполняется праведным самодовольством, ибо в великом человеке видит "плоть от плоти своея и кость от костей своих". Народ не отречется от своего великого человека, ибо такое отречение для народа есть самоотречение.
Если великий человек есть сын своего времени и своего народа; если его деятельность есть результат всей предшествовавшей истории народа; если эта деятельность дает уразумевать прошедшее, - а изучение всего прошедшего необходимо для ее уяснения; - если великие люди суть светила, поставленные в известном расстоянии друг от друга, чтобы освещать народу исторический путь, им пройденный, уяснить связь, непрерывную, тесно сомкнутую цепь явления, а не разрывать эту связь, не опутывать кольца цепи, не вносить смуту в сознание народа о самом себе, - то из этого ясно, как трудна становится биографическая задача изображения деятельности одного исторического лица. Успех выполнения этой задачи, удовлетворительное представление характера и деятельности великого человека зависит от того, как ясно представляется для биографа целостный образ народа, возникший перед ним из внимательного рассмотрения всего исторического пути, совершенного народом. Отсюда понятно, почему у нас так долго не было истории Петра Великого, несмотря на попытки писать или заставлять писать эту историю. Были похвальные слова Петру, сборники материалов, расположенных по годам и перемешанных восторженными восклицаниями; были стихи в честь ему и хульные выходки в стихах и прозе, но не было истории: нельзя было воздвигать здание, когда не было почвы для него; почва для истории великого человека есть история народа.
Из сказанного ясно, что для уяснения значения Петра Великого мы должны обратиться к предшествовавшей ему истории русского народа, допроситься у нее, что это был за переворот, с которым мы привыкли соединять имя Петра, откуда произошел этот переворот, для чего понадобился. Для получения удовлетворительного ответа не должно мудрствовать, надобно смотреть как можно проще. Все органическое подлежит развитию, подлежит ему отдельный человек, подлежат ему и живые тела, составленные из людей, народы: развитие происходит более или менее правильно, быстро или медленно, достигает высоких степеней, или останавливается на низших, все это зависит от причин внутренних, коренящихся в самом организме, или от влияний внешних. Органическое тело, народ, растет, растет внутри себя, обнаруживая скрытые в нем изначала условия здоровья или болезни, силы или слабости и в то же время подчиняясь благоприятным или неблагоприятным внешним условиям, из которых главное как для отдельного человека, так и для целого народа - это условие живого окружения, общества, ибо могущественные побуждения к развитию и формы этого развития даются обществом для отдельного человека, для народа - другими народами, с которыми он находится в постоянной связи, в постоянном общении. Органическое тело, народное тело, растет, значит, проходит известные возрасты, разнящиеся друг от друга, легко отличаемые.
Легко отличаются два возраста народной жизни: в первом возрасте народ живет преимущественно под влиянием чувства; это время его юности, время сильных страстей, сильного движения, обыкновенно имеющего следствием зиждительность, творчество политических форм. Здесь, благодаря сильному огню, куются памятники народной жизни в разных ее сферах или закладываются основания этих памятников. Наступает вторая половина народной жизни: народ мужает, и господствовавшее до сих пор чувство уступает мало-помалу свое господство мысли. Сомнение, стремление проверить то, во что прежде верилось, задать вопрос - разумно или неразумно существующее, потрясти, пошатать то, что считалось до сих пор непоколебимым, знаменует вступление народа во второй возраст, или период, период господства мысли.
Историк не должен отдавать преимущества одному из этих возрастов перед другим, пристрастно относиться к тому или другому. О вкусах не спорят; пусть один говорит, что ему нравится растение особенно тогда, когда оно одевается первою свежею зеленью; другой приходит в восторг от цветка; третий скажет: "Что цвет? Поскорее бы он увядал, поскорее бы завязывался и созревал плод!" Но все это ненаучное дело. Историк знает, что при этом движении, которое называется развитием, с приобретением или усилением одного начала, одних способностей, утрачиваются или ослабляются другие. Человек возмужал, окреп через упражнение мысли, через науку и опыт жизни приобрел бесспорные преимущества, и между тем горько жалеет о невозвратно минувшей юности, о ее порывах и страстях; мудрец жалеет о заблуждениях: значит, в этом пережитом возрасте было что-то очень хорошее, что утратилось при переходе в другой возраст. В тот возраст народной жизни, когда господствует чувство, возраст сильных и страстных движений, возраст подвигов, народ страстно относится к предметам своих привязанностей; он сильно любит и сильно ненавидит, не давая себе отчета о причинах своей привязанности и вражды. Стоит только сказать ему, что предмет его привязанности в опасности; стоит подняться священному для него знамени, он собирается, несмотря на все препятствия; он жертвует всем: чувство дает ему силу, способность совершать громадные работы, воздвигать здания не материальные только, но и политические. Сильные государства, крепкие народности, твердые конституции выковываются в этот возраст, в этот период господства чувства. Но этот же период знаменуется явлениями вовсе непривлекательными: чувство не одерживается мыслию, знание слишком слабо, суеверие и фанатизм ведут к самым печальным явлениям, неопределенность отношений очищает произволу, силе сильного обширное поле, и что кажется так прекрасно, так поэтично издали на картине или на театральной сцене, то приближенное к нашим глазам научными средствами, изученное подробно, является в отталкивающей обстановке.
Но точно так же односторонне признавать за вторым периодом безусловно превосходство над первым. Период господства мысли, который красится процветанием науки, просвещением, имеет свои темные стороны. Усиленная умственная деятельность может скоро обнаружить свое разлагающее действие и свою слабость в деле созидания. Чувство считает известные предметы священными, неприкосновенными; оно раз определило к ним отношения человека, общества, народа и требует постоянного сохранения этих отношений. Мысль начинает считать такие постоянные отношения суеверием, предрассудком; она свободно относится ко всем предметам, одинаково все подчиняет себе, делает предметом бытия, причем необходимо ставит человека в холодное отношение к каждому явлению. Чувство, например, определяет отношение к каждому явлению. Чувство, например, определяет отношение к своему и чуждому таким образом, что свое имеет право на постоянное предпочтение пред чужим; народы, живущие в период господства чувства, остаются верны этому определению; но постоянная верность ему ведет к неподвижности. Если народ способен к развитию, способен вступить во второй период или второй возраст своей жизни, то движение обыкновенно начинается знакомством с чужим; мысль начинает свободно относиться к своему и чужому, отдавать преимущество жизни народов чужих, опередивших в развитии находящихся уже во втором периоде. Выведши народ в широкую сферу наблюдений над множеством явлений в разных странах, у разных народов, в широкую сферу сравнений, соображений и выводов, покинув вопрос о своем и чужом, мысль стремится переставит отношения на новых общих началах; но ее определение отношений не имеет уже той прочности, ибо каждое определение подлежит, в свою очередь, критике, подкапывается, является новое определение, по-видимому, более разумное, но и то, в свою очередь, подвергается той же участи. Старые верования, старые отношения разрушены: в новое беспрестанно изменяющееся, в многоразличные, борющиеся друг с другом противоречивые толки и системы верить нельзя. Раздаются скорбные вопли: где же истина? Что есть истина? Древо познания не есть древо жизни! Червь сомнения подтачивает все! Общество погибает, потому что чувство иссякает, не умеряет мысль! Ставится страшный вопрос, что выиграл человек, перешедши из одной крайности в другую, променявши суеверие на неверие?
Таковы опасности, могущие грозить отдельным людям и целым народам при переходе из одного возраста в другой. Заботливые и опытные отцы и матери хорошо знают эти опасности. Сколько с их стороны бессонных ночей и горячих слезных молитв, чтоб бог сохранил молодого человека от увлечений того широкого пути, на который он вступает; чтоб, предавшись новому, не забыл он всего старого, не отрекся от тех начал, на которых был воспитан, не обратился к ним с враждой. Сколько примеров, что, не могши победить страха пред опасностями, грозящими молодому человеку при переходе через порог семьи, родители решались отказать ему в средствах высшего образования, не пуская в высшее учебное заведение. Предосторожность напрасная! Ранее или позднее человек должен исполнить закон своего развития, должен исполнить его и целый народ.
Нам не нужно долго останавливаться на примерах, укажем только на самые знакомые и близкие к нам, причем окажутся и те побуждения, те средства, благодаря которым народ переходит из одного возраста в другой. Мы беспрестанно употребляем выражение: человек развитый и неразвитый, образованный и необразованный, и знаем, что средством для приобретения этой развитости прежде всего служит переход из узкого, замкнутого круга, из узкого, замкнутого общества в более широкий круг, в более многочисленное общество. Сельский житель отличается меньшею развитостью, потому что живет в тесном уединенном кругу, где видит все одни и те же предметы и явления; где господствует простота быта, простота отношений - и отсюда детская простота взглядов на все окружающее, привычка останавливаться на внешности, не углубляться в сущность явления. Горожанин развитее сельского жителя потому, что круг, в котором обращается горожанин, шире, общество людей многочисленнее; одиночество останавливает развитие; общение с другими людьми, уясняя мысль, условливает развитие; но чтоб плодотворно меняться мыслями, надобно о чем-нибудь думать; надобно, чтоб мысль возбуждалась широтою круга и разнообразием предметов: город дает именно эту широту и разнообразие, и потому горожанин развитее сельского жителя. Другое могущественное средство развития дает школа, наука, посредством которых человеку делается доступен весь мир, и не только настоящее второго мира, но и его прошедшее. Этими двумя средствами развивается каждый отдельный человек, ими развиваются и целые народы.
Народы, живущие особняком, не любящие сближаться с другими народами, жить с ними общею жизнью, - это народы наименее развитые; они живут, так сказать, еще в сельском, деревенском быту. Самым сильным развитием отличаются народы, которые находятся друг с другом в постоянном общении; таковы народы европейско-христианские. Но понятно, что для плодотворности этого общения необходимо, чтоб народ встречался, сообщался с таким другим народом или народами, с которыми могла бы установиться мена мыслей, знания, опытности, от которых можно было бы что-нибудь занять, чему-нибудь научиться. Переход народа из одного возраста в другой, т.е. сильное умственное движение в нем начинается, когда народ встречается с другим народом, более развитым, образованным, и если различие в степени развития, в степени образованности между ними очень сильно, то между ними естественно образуется отношение учителя к ученику: закон, которого обойти нельзя. Так, римляне, народ, стремившийся к завоеванию всего известного тогда мира, встретившись с греками, народом, отжившим свой исторический век, преклонились пред ними, и отдали им себя в науку, и чрез эту греческую науку перешли во второй возраст своего исторического бытия.
Но еще ближе к нам пример народов наших ровесников, новых европейско-христианских народов, народов Западной Европы. Они совершили свой переход на одного возраста в другой в XV и XVI веках также посредством науки, чужой науки, чрез открытие и изучение памятников древней греко-римской мысли. По общему закону они пошли в науку к грекам и римлянам. В ревностном служении своему новому началу, они отнеслись враждебно к прожитому ими возрасту, к своей древней истории, к господствовавшему там началу, к чувству и последствиям этого господства. Свою новую жизнь, красившуюся для них развитием мысли под влиянием древней, чужой науки, они противопоставили своей прежней жизни, как бытие небытию. Отуманенные новыми могущественными влияниями, относясь враждебно к прожитому ими возрасту, они до того потеряли смысл к явлениям этого возраста, что не видели в нем своей древней истории, результаты которой имели жить в них, в их новой истории, как бы они ни старались отчураться от них именами Платонов, Аристотелей и Цицеронов. Для них древняя история была преимущественно история греков и римлян, к которым как своим учителям, духовным отцам, возродившим их к новой жизни, они непосредственно приминали свою новую историю, а свою собственную древнюю историю они вставили, как что-то странное, плохо понимаемое, межеумочное, ни то ни се, среднее, откуда и название средней истории - истории средней веков.
Так совершился переход из одного возраста в другой, из древней истории в новую, для народов Западной Европы, народов романского и германского племени. Но дошел черед и до нас, народа Восточной Европы, народа славянского. Наш переход из древней истории в новую, из возраста, в котором господствует чувство, возраст, когда господствует мысль, совершился в конце XVII и начале XVIII века. Относительно этого перехода мы видим разницу между нами и нашими европейскими собратьями, разницу на два века.
Мы должны уяснить себе причины этого явления, чтоб понять условия, в которых совершился самый переход, или так называемое преобразование. Общий смысл его, надеюсь, теперь совершенно ясен, ясна его необходимость для каждого исторического, развивающегося народа, его характер и независимость от произвола исторического лица, которое может быть видным, главным деятелем, но не творцом явления, истекающего из общих законов народной жизни. В такое отношение наука ставит народ к великому историческому деятелю. Только великий народ способен иметь великого человека, сознавая значение деятельности великого человека, мы сознаем значение народа. Великий человек своею деятельностью воздвигает памятник своему народу; какой же народ откажет в памятнике своему великому человеку?
Соловьев С.М. Публичные чтения о
Петре Великом. М., 1984. С.8-18.
В.О. Ключевский
Курс русской истории. Ч.4
Лекция "Значение реформы Петра Великого"
Происхождение и ход реформы
(Извлечение)
Во-первых, как Петр стал преобразователем? При имени Петра Великого мы прежде всего вспоминаем о его преобразованиях; с ним неразрывно связана идея реформы. Петр Великий и его реформа - наше привычное стереотипное выражение. Звание преобразователя стало его прозвищем, исторической характеристикой. Мы склонны думать, что Петр I и родился с мыслью о реформе, считал ее своим провиденциальным призванием, своим историческим назначением. Между тем у самого Петра долго не заметно такого взгляда на себя. Его не воспитали в мысли, что ему предстоит править государством, никуда негодным, подлежащим полному преобразованию. Он вырос с мыслью, что он царь и притом гонимый и что ему не видеть власти, даже не жить, пока у власти его сестра со своими Милославскими. Игра в солдаты и корабли была его детским спортом, внушенным толками окружающих. Но у него рано пробудилось какое-то предчувствие, что, когда он вырастет и начнет царствовать на самом деле, ему прежде всего понадобятся армия и флот, но на что именно понадобятся, он, кажется, не спешил отдать себе ясный отчет в этом. Лишь со временем, с обнаружением замыслов Софьи, он стал понимать, что солдат нужен ему против стрельца, сестриной опоры. Он просто делал то, что подсказывала ему минута, не затрудняя себя предварительными соображениями и отдаленными планами, и все, что он делал, он как будто считал своим текущим, очередным делом, а не реформой: он и сам не замечал, как этими текущими делами он все изменял вокруг себя, - и людей, и порядки. Даже из первой заграничной поездки он вез в Москву не преобразовательные планы, а культурные впечатления с мечтой все виденное за границей завести у себя дома и с мыслью о море, т.е. о войне со Швецией, отнявшей море у его деда. Только разве в последнее десятилетие своей 53-летней жизни, когда деятельность его уже достаточно себя показала, у него начинает высказываться сознание, что он сделал кое-что новое и даже очень немало нового. Но такой взгляд является у него, так сказать, задним числом, как итог сделанного, а не как цель деятельности. Петр стал преобразователем как-то невзначай, как будто нехотя, поневоле. Война привела его и до конца жизни толкала к реформам. В жизни государств внешние войны и внутренние реформы обыкновенно не совмещаются, как условия, взаимно противодействующие. Обычно война - тормоз реформы, требующей мира. В нашей истории действовало иное соотношение: война с благополучным исходом укрепляла сложившееся положение, наличный порядок, а война с исходом непристойным вызывала общественное недовольство, вынуждавшее у правительства более или менее решительную реформу, которая служила для него своего рода переэкзаменовкой. В последнем случае правительство избегало внешних столкновений до того, что роняло международное значение государства. Так успехи внутренней политической жизни приобретались ценою внешних несчастий. Петр I попал в иное соотношение внешних столкновений с внутренней работой государства над собою, над самоустроением. При нем война является обстановкой реформы, даже более того - имела органическую связь с его преобразовательной деятельностью, вызвала и направляла его. Колыбель реформы в другие времена, война при Петре стала ее школой, как и называл ее сам Петр. Но и при нем оказывалось это неестественное соединение взаимно противодействующих сил: война оставалась тормозом реформы, а реформа затягивала войну, вызывая глухое народное противодействие и открытые мятежи, мешавшие собрать народные силы для окончательного удара врагу. В таком замкнутом кольце противоречий пришлось Петру вести свое дело.
Ее подготовленность.
Далее, много спорили о том, была ли реформа достаточно подготовлена и шла навстречу сознанным нуждам народа, или Петр навязал ее народу, как нежданный и насильственный акт своей самовластной воли. В споре не выяснялось свойство подготовки: была ли она положительная, как нормальное начало естественного роста, или отрицательная, как болезнь, подготовляющая лечение, или как выход из отчаянного положения на новую дорогу, к новой жизни. В этом последнем смысле и понимал Соловьев подготовку реформы Петра, когда писал, что она была подготовлена всей предшествовавшей историей народа, "требовалась народом". Мы видели частичные нововведения и среди них заимствованы с Запада при деде, отце, старшем брате и сестре Петра. Еще важнее, что уже до Петра начертана была довольно цельная преобразовательная программа, во многом совпадавшая с реформой Петра, в ином шедшая даже дальше ее. Правда, эту программу нельзя вполне усвоять древней Руси. Над ней думали умы нового склада, во многом успевшие вырваться из древнерусского круга понятий. Подготовлялось преобразование вообще, а не реформа Петра. Это преобразование могло пойти так и этак, при мирном ходе дел могло рассрочиться на целый ряд поколений. Впоследствии крестьянская реформа подготовлялась же целое столетие. При Федоре и Софье, по выражению современника, начали заводить "политесс с манеру польского" в экипажах и костюме, в науке латинского и польского языка, отменили при дворе старорусский неуклюжий, широкий и длиннополый охабень, могли, расширяя преобразовательную программу, заменить кафтаны кунтушом, а русскую пляску полькой-мазуркой, как после Петра почти полтораста лет восстановляли в правах состояния сбритую преобразователем древнерусскую бороду. Петр повел реформу с манеру голландского, а потом шведского и заменил Москву выросшим из болота Петербургом, жестокими указами заставляя строиться в нем дворян и купцов и перегоняя для того изнутри России тысячи работников. Реформа, как она была исполнена Петром, была его личным делом, делом беспримерно насильственным и, однако, непроизвольным и необходимым. Внешние опасности государства опережали естественный рост народа, закосневшего в своем развитии. Уже люди екатерининского времени понимали, что обновление России нельзя было предоставлять постепенной, тихой работе времени, не подталкиваемой насильственно. Князь Щербатов, видели мы, косо смотрел на реформу Петра и в ее широком и насильственном размахе видел корень нравственной порчи русского общества. Он далеко не был и приверженцем самовластия, признавая его безусловно вредным для народа способом управления. Однако тот же историк-публицист сделал не лишенный остроумия хронологический расчет: "Во сколько бы лет при благополучнейших обстоятельствах могла Россия сама собою, без самовластия Петра Великого, дойти до того состоянии, в каком она ныне есть, в рассуждении просвещения и славы". По этому расчету вышло, что Россия даже до того далеко еще не совершенного состояния, в каком она находилась к исходу XVIII в., достигла бы только через сто лет, к 1892 г., да и то при условии, если бы в течение этого долгого промежутка времени не случилось никакого помешательства, ни внутреннего, ни внешнего и если бы в это время не явились государи, которые неразумными мерами разрушили бы то, что сделали два или три их предка, и тем задержали бы обновление России. А между тем, какой-нибудь Карл XII или Фридрих II поотрывали бы себе части России и тем еще более замедлили бы ее развитие. Так недоверчиво смотрел на возможные успехи свободного от механических подталкиваний обновления России, "собственным народа своего побуждением", писатель, вообще наклонный идеализировать самобытную жизнь древней Руси…
Выводы
Итак, не преувеличивая и не умаляя дела Петра Великого, можно так выразить его значение. Реформа сама собою вышла из насущных нужд государства и народа, инстинктивно почувствованных властным человеком с чутким умом и сильным характером, талантами, дружно совместившимися в одной из тех исключительно счастливо сложенных натур, какие по неизведанным еще причинам от времени до времени появляются в человечестве. С этими свойствами, согретыми чувством долга и решимостью "живота своего не жалеть для отечества", Петр стал во главе народа, из всех европейских народов наименее удачно поставленного исторически. Этот народ нашел в себе силы построить к концу XVI в. большое государство, одно из самых больших в Европе, но в XVII в. стал чувствовать недостаток материальных и духовных средств поддержать свою восьмивековую постройку. Реформа, совершенная Петром Великим, не имела своей прямой целью перестраивать ни политического, ни общественного, ни нравственного порядка, установившегося в этом государстве, не направлялась задачей поставить русскую жизнь на непривычные ей западноевропейские основы, ввести в нее новые заимствованные начала, а ограничивалась стремлением вооружить русское государство и народ готовыми западноевропейскими средствами, умственными и материальными и тем поставить государство в уровень с завоеванным им положением в Европе, поднять труд народа до уровня проявленных им сил. Но все это приходилось делать среди упорной и опасной внешней войны, спешно и принудительно, и при этом бороться с народной апатией и косностью, воспитанной хищным приказным чиновничеством и грубым землевладельческим дворянством, бороться с предрассудками и страхами, внушенными невежественным духовенством. Поэтому реформа, скромная и ограниченная по своему первоначальному замыслу, направленная к перестройке военных сил и к расширению финансовых средств государства, постепенно превратилась в упорную внутреннюю борьбу, взбаламутила всю застоявшуюся плесень русской жизни, взволновала все классы общества. Начатая и введенная верховной властью, привычной руководительницей народа, она усвоила характер и приемы насильственного переворота, своего рода революции. Она была революцией не по своим целям и результатам, а только по своим приемам и по впечатлению, каков произвела на умы и нервы своих современников. Это было скорее потрясение, чем переворот. Это потрясение было непредвиденным следствием реформы, но не было ее обдуманной целью.
Заключение
В заключение попытаемся установить наше отношение к реформе Петра. Противоречия, в какие он поставил свое дело, ошибки и колебания, подчас сменявшиеся малообдуманной решимостью, слабость гражданского чувства, бесчеловечные жестокости, от которых он не умел воздержаться, и рядом с этим беззаветная любовь к отечеству, непоколебимая преданность своему делу, широкий и светлый взгляд на свои задачи, смелые планы, задуманные с творческой чуткостью и проведенные с беспримерной энергией, наконец, успехи, достигнутые неимоверными жертвами народа и великими усилиями преобразователя, - столь разнородные черты трудно укладываются в цельный образ. Преобладание света или тени во впечатлении изучающего вызвало одностороннюю хвалу или одностороннее порицание, и порицание напрашивалось тем настойчивее, что и благотворные деяния совершались с отталкивающим насилием. Реформа Петра была борьбой деспотизма с народом, с его косностью. Он надеялся грозою власти вызвать самодеятельность в порабощенном обществе и через рабовладельческое дворянство водворить в России европейскую науку, народное просвещение, как необходимое условие общественной самодеятельности, хотел, чтобы раб, оставаясь рабом, действовал сознательно и свободно. Совместное действие деспотизма и свободы, просвещения и рабства - это политическая квадратура круга, загадка, разрешавшаяся у нас со времени Петра два века и доселе неразрешенная. Впрочем, уже люди XVIII в. пытались найти средство примирения чувства человечности с реформой. Князь Щербатов, враг самовластия, посвятил целый трактат, "беседу" объяснению и даже оправданию самовластия и пороков Петра. Просвещение, введенное Петров в России, он признает за личное благодеяние, оказанное ему преобразователем, и восстает на хулителей, получивших от самовластия то самое просвещение, которое помогло им понять вред самовластия. Вера в чудодейственную силу образования, которой проникнут был Петр, его благоговейный культ науки насильственно зажег в рабьих умах искру просвещения, постепенно разгоравшуюся в осмысленное стремление к правде, т.е. к свободе. Самовластие само по себе противно как политический принцип. Его никогда не признает гражданская совесть. Но можно мириться с лицом, в котором эта противоестественная сила соединяется с самопожертвованием, когда самовластец, не жалея себя, идет напролом во имя общего блага, рискуя разбиться о неодолимые препятствия и даже о собственное дело. Так мирится с бурной весенней грозой, которая, ломая вековые деревья, освежает воздух и своим ливнем помогает всходам нового посева.
Ключевский В.О. Соч. В 9-ти т.
М., 1989. Т.4 С.189-204.
Вопросы для повторения
1. Как С.М. Соловьев рассматривает вопрос о роли личности в истории?
2. Почему он считает неисторическими два основных взгляда на петровские реформы?
3. Какие противоречия в петровских преобразованиях подчеркивает В.О. Ключевский?
Задания для работы со школьниками
1. Определите исторические условия развития народа.
2. Перечислите основные черты характера Петра I - преобразователя России.
