В Обь-Иртышском лесостепном междуречье со своеобразными природно-климатическими и физико-географическими условиями в IV тыс. до н.э. сложилась самобытная культура начала бронзового века, именуемая усть-тартасской.

Культура изучена преимущественно по погребальным комплексам, обладающим яркой спецификой в погребальной практике и инвентаре. Культура автохтонна. В настоящем исследовании обоснована ее относительная и абсолютная хронология.

Обь-иртышская лесостепь, называемая также Барабой, охватывает обширные пространства: протяженность с запада на восток между современными городами Омск и Новосибирск достигает более 700 км, с севера на юг от южнотаежной зоны и Васюганских болот до Кулундинской степи — чуть более 200 км (цв. вкл., рис. XVI).

Означенный регион представляет собой слабо облесенную березовыми колками равнину, где перепады высот с запада на восток составляют всего лишь 1 м. Лесостепь с северо-востока на юго-запад пересекают речные системы, среди которых особенно выделяются реки Омь и Тартас, а также Тара. Равнина богата сотнями пресноводных и соленых озер, среди которых особенно выделяется одно из крупнейших на территории Северной Азии озеро Чаны. Водные ресурсы Барабы обладают несметными запасами рыбы (даже в настоящее время) и водоплавающей птицы. В лесных массивах обитают лось, косуля, кабан, медведь и более мелкие животные, типичные для таежной и лесостепной зоны Евразии. Особое значение имеет неповторимый по содержанию букет трав, пригодный для содержания домашнего скота, причем в периоды как максимальной сухости, так и увлажнения климата. Гривные массивы, особенно известные в центральной и западной Барабе, в благоприятные климатические периоды пригодны как для выпаса скота, так и для земледелия. Ко всему следует добавить комфортный климат с мягкой зимой и нежарким летом, характерный для умеренно-континентальных зон Евразии в целом. Все вышеперечисленное делало регион чрезвычайно привлекательным для проживания человека. Но все же следует иметь в виду и такие неблагоприятные факторы, как почти полное отсутствие сырьевых запасов для производства каменных орудий и полное отсутствие залежей медной и прочих руд, что, конечно, определяло специфику жизнедеятельности человека. Вместе с тем расположение лесостепи между великими сибирскими реками Иртышом и Обью, а также протекающие через нее в широтном направлении речные системы способствовали локальным передвижениям и глобальным миграциям человека как в меридиональном, так и в широтном направлениях. Данная ситуация активно использовалась древними популяциями в эпоху бронзы.

Целенаправленные исследования Барабинской лесостепи, проводимые Западносибирским отрядом Северо-Азиатской комплексной экспедиции Института археологии и этнографии СО РАН на протяжении почти полувека, позволили реконструировать историко-культурную ситуацию в регионе от конца плейстоцена вплоть до этнографической современности, представив результаты исследований в серии обобщающих монографий и сотнях статей. Однако каждый новый полевой сезон приносит оригинальные результаты и позволяет говорить не только об отдельных замечательных археологических комплексах, но даже о новых, еще не известных археологических культурах.

Так случилось и с усть-тартасской культурой ранней поры бронзового века, которая была открыта автором в 2001 г. (Молодин, 2001). В настоящее время насчитывается около десятка памятников данной культуры (цв. вкл., рис. XVI). Несмотря на, казалось бы, их небольшое количество, в общей сложности изучено уже более ста захоронений, обладающих ярким колоритом: богатым и разнообразным инвентарем, своеобразной погребальной практикой, особой антропологической и палеогенетической характеристикой, благодаря которым правомочность выделения культуры не вызывает сомнений.

Основные памятники усть-тартасской культуры представлены могильниками. Базовым комплексом на сегодняшний день является некрополь Сопка-2/3; 3А, в котором исследовано около 70 захоронений, содержащих около 200 индивидуумов (Молодин, 2001) (цв. вкл., рис. XVII). Кроме того, погребения данной культуры исследованы на памятниках Гришкина Заимка, Крючное-6, Крохалевка-13, Преображенка-6, Тартас-1, Усть-Тартас-2 (Молодин, 2005; Молодин, Кобелева, Дураков и др., 2017; Молодин, Кобелева, Райнхольд и др., 2018), в которых выявлено по несколько захоронений или одиночных погребений. Все могильники приурочены к высоким надпойменным террасам рек.

Поселенческий культурный слой обнаружен пока только на одном памятнике — Автодром-2 и изучен очень слабо.

Могильники усть-тартасской культуры чаще всего грунтовые. Их эффективный поиск возможен только благодаря геофизическому мониторингу или направленной методике исследования памятника, когда раскопки ведутся методом вскрытия сплошной площади, включая межкурганные пространства.

Памятников, где были зафиксированы земляные конструкции и рвы, окружающие сакральное пространство, выявлено на данный момент только три, в том числе Сопка-2/3 и Усть-Тартас-2. В настоящее время очевидно, что наряду с одиночными захоронениями и небольшими кладбищами существовали крупные некрополи типа Сопка-2/3; 3А, устраиваемые в труднодоступных местах, как это было в урочище Сопка, которое периодически окружается водой и оказывается островом.

На крупных могильниках имеет место строгая организация сакрального пространства. В случаях с земляными сооружениями и относимыми к ним рвами или ямами захоронения помещались в глубоких могилах, внутри конструкции и реже — в надмогильных сооружениях. На грунтовых могильниках погребения располагались рядами, а внутри самих рядов были ориентированы по линии север — юг. Устойчивым показателем является ориентация могильных ям и самих погребенных, положенных головой на северо-северо-восток (с небольшим отклонением на север или восток). Количество погребальных комплексов под земляной насыпью может варьироваться от 1 до 21, а количество похороненных особей — от 1 до 23.

Выявлены как индивидуальные (их меньшинство), так и коллективные захоронения (цв. вкл., рис. XVII; XVIII; рис. 1, 1, 2). Среди коллективных доминируют тройные. Встречаются также парные и коллективные захоронения до 15 человек. Соответственно от числа умерших зависели и размеры погребальной камеры и ее форма (овальная или аморфная). Типичные размеры могильных ям: длина — от 200 до 300 см; ширина — от 60 до 150 см, глубина — от 12 до 100 см.

Умерших в могилах размещали горизонтальными рядами и вертикальными ярусами. Обычны два яруса, хотя встречаются и три. Доминируют вторичные захоронения. Имеет место сочетание в одной могильной яме первичных и вторичных захоронений, при этом первичное захоронение занимает центральную позицию в могильной яме (цв. вкл., рис. XVII). При вторичном погребении останки нередко укладывались в анатомическом порядке, либо помещались в могиле в не дошедшей до нас емкости (мешке или корзине). В таком случае в погребении отсутствуют части костей скелета. И вторичные, и первичные погребения ориентированы черепами в северном или северо-восточном направлении. Отмечены и следы расчленения трупа, производимого не по суставам, а при помощи рубки. Имеют место случаи, когда кости скелетов лежат в полном беспорядке, но при этом компактно; иногда в могилу клали только голову (или череп?) умершего (цв. вкл. рис. XVII, XVIII; рис. 1, 1, 2). 

Чаще всего труп или его части помещались на спине в вытянутом положении, реже — с подогнутыми вверх коленями, значительно реже в могилу клали кости скелета без видимого порядка, а также головы или черепа людей. В виде исключения умерших помещали в могилу на животе, скорченно на боку или на боку вытянуто. Как частные случаи можно отметить захоронения одного черепа, наличие в могиле деревянной рыбы, а также частичную внутримогильную кремацию.

Анализ половозрастной представленности в коллективных захоронениях позволяет предполагать, что формирование этих усыпальниц велось по принципу организации родственных (возможно, семейных?) погребальных склепов, когда полузакрытая погребальная камера постепенно пополнялась умершими родственниками. Подтвердить эту теорию можно только специализированными палеогенетическими исследованиями.

Таким образом, как мы видим, погребальная практика носителей усть-тартасской культуры была сугубо индивидуальна и отличалась от окружающих культур периода раннего металла в регионе, например афанасьевской или большемысской культур (Вадецкая, Поляков, Степанова, 2014; Кирюшин, 2002). Однако эта практика имеет несомненное сходство, доходящее порой до тождества, с захоронениями периода позднего неолита региона, выявленными на памятниках Венгерово-2а (Молодин, Мыльникова, Нестерова и др., 2013), Протока (Полосьмак, Чикишева, Балуева, 1989). Их сближают сходные надмогильные сооружения, сопровождаемые рвами и ямами, ярусные захоронения, наличие вторичных погребений и неолитоидный по сути погребальный инвентарь. Ниже мы еще вернемся к обсуждению этой проблемы.

Остановимся на анализе инвентаря. Керамика усть-тартасской культуры встречается крайне редко. Сосуды помещались в захоронение лишь в виде исключения. Тем не менее можно отметить, что посуда достаточно своеобразна и оригинальна (рис. 1, 3, 4). Она представлена горшковидными и баночными сосудами, украшенными по всей поверхности (исключая дно) прямыми и волнистыми рядами отступающе-гребенчатого штампа. Несмотря на малочисленность инвентаря, следует констатировать, с одной стороны, его индивидуальность, а с другой — аналоги ему можно увидеть в керамике последующей кротовской культуры (Молодин, Гришин, 2016), которая приходит на смену усть-тартасской культуре в III тыс. до н.э.

Бронзовые предметы представлены крайне редко (рис. 1, 15, 16). Они найдены на трех памятниках — Сопка 2/3А, Тартас-1 и Усть-Тартас-2. Это украшения — небольшие пронизки, изготовленные из тонкого бронзового листа. В захоронении могильника Усть-Тартас-2 найдена более крупная пронизка подтреугольной формы. Она находилась в области черепа и, возможно, украшала головной убор (Молодин, Кобелева, Райнхольд и др., 2018, с. 296, рис. 2, 21). Очевидно, что бронзовые изделия крайне архаичны и демонстрируют первоначальное знакомство человека с металлом.

В целом же весьма архаичен и весь погребальный инвентарь. Аналогии ряду предметов можно найти не только среди неолитических, но даже среди мезолитических и верхнепалеолитических комплексов. Оружие и орудия труда представлены изделиями из камня и кости. Это прежде всего каменные наконечники стрел (рис. 1, 11, 14) преимущественно иволистной формы, изящных вытянутых пропорций, со слабо выраженным основанием, обработанные струйчатой ретушью. Остальные формы представлены единично. Это свидетельствует, вероятно, о наличии у носителей культуры легкого простого лука, не усиленного костяными накладками. Такие предметы не могут быть узко датирующими (Гаврилова, 1965). В западносибирском регионе (включая Северный Казахстан и Зауралье) такие изделия бытовали как в эпоху неолита, так и в период раннего металла (Косарев, 1987; 1993; Матющенко, Полеводов, 1994; Зайберт, 1993 и др.). Показательны для культуры миниатюрные топорики (рис. 1, 18), скорее всего используемые в производственных целях. Они имеют трапециевидную форму, изготовлены из миниатюрных галек путем оббивки и последующей шлифовки. Круг аналогий этим предметам в Западной Сибири достаточно широк. Можно лишь отметить эпохальную тенденцию к миниатюризации топоров к концу эпохи неолита. Для ранней поры бронзового века такие пропорции следует считать типичными для ряда культур Евразии (см. напр.: Наговицын, 1987; Артеменко, 1987; Косарев, 1987).

Остальные предметы из камня представлены изделиями, которые широко встречаются как в предшествующую, так и в последующую эпоху. К ним относятся ножи на крупных отщепах, шлифованные ножи, скребки, ножевидные пластины (рис. 1, 8—10) и абразивы, наконечники дротиков, кинжалы и отщепы, встречающиеся единично.

Особенно популярны в погребальном инвентаре изделия из кости и рога. Это костяные кинжалы, порой с орнаментированным клинком (рис. 1, 26), иглы и проколки (рис. 1, 25), игольники и другие изделия. Особенно популярны в инвентаре костяные наконечники стрел крупных пропорций и разнообразных форм (рис. 1, 19—21). Это игловидные изделия, наконечники с асимметричным шипом и особо выраженным бойком.

В целом подобные типы наконечников стрел на территории Евразии встречаются преимущественно в неолитических памятниках (Чернецов, 1968), хотя на Урале они известны в более ранних мезолитических комплексах, а в Западной Сибири и Поволжье имеют дальнейшее развитие в эпоху ранней-развитой бронзы, в кротовской (Молодин, Гришин, 2016) и потаповской (Васильев, Кузнецов, Семенова, 1995) культурах.

Особое место в инвентаре усть-тартасской культуры занимает вкладышевая техника, свидетельством чему является вкладышевый орнаментированный кинжал (или наконечник копья). В Западной Сибири подобные изделия появляются еще в эпоху завершающей стадии верхнего палеолита (Генинг, Петрин, 1985) и активно используются в период мезолита и нео лита (Косарев, 1993).

В погребальных комплексах усть-тартасской культуры особенно часто встречаются украшения человека и его одежды, выполненные из зубов и клыков кабана, медведя, лисицы, белки, зайца, соболя и других животных. Нередко подвески, пронизки, бусы и бисер специально вытачивали из кости и камня (рис. 1, 5, 12, 13, 17). Широко использовались для этих целей и раковины моллюсков (рис. 1, 6, 7). Всем этим изделиям нередко придавалась особая форма и проделывались специальные отверстия для подвешивания. Эти предметы также наследуют неолитические традиции и имеют широкий круг аналогий в культурах неолита и бронзы Евразии.

В комплексах рассматриваемой культуры нередко встречаются и яркие индивидуальные находки. К их числу относится, например, человеческая личина из кости (цв. вкл., рис. XIX), выполненная в фас, демонстрирующая монголоидные черты лица и специальные отверстия для крепления. Это и массивная подвеска из нефрита, по форме приближающаяся к луновидной (рис. 1, 23), и объемная скульптура змеи из рога, и тонкая костяная пластина, украшенная гравированным геометрическим узором, и др. Деревянное изделие, имеющее почти абсолютную аналогию, обнаружено на памятнике Боровлянка XVII в таежной зоне Западной Сибири (Погодин, Полеводов, Труфанов, 2008).

В настоящее время получена серия калиброванных радиоуглеродных дат, позволяющих датировать данную культуру концом V — началом III тыс. до н.э.

Кроме того, на могильнике Тартас-1 получена многоплановая стратиграфия, в которой захоронения одиновской культуры перекрывали усть-тартасские погребения (Молодин, Мыльникова, Новикова и др., 2011) (цв. вкл., рис. XX).

Изучение антропологических серий погребальных комплексов усть-тартасской культуры, а также данные палеогенетики позволяют видеть истоки носителей культуры в местном неолите. С учетом изложенных выше данных археологии, погребальной практики и инвентаря можно говорить о существовании периода относительно независимой эволюции популяций региона (Молодин, Пилипенко, Поздняков, 2017). В период неолита и раннего металла процесс образования рас в регионе шел по пути эволюционных преобразований антропологического варианта протоморфной северной евразийской антропологической формации, в котором рассматриваемая территория была ее восточной окраиной. Недифференцируемый протоморфный тип фиксируется на всей этой огромной территории Северной Евразии от Поонежья, Карелии и Прибалтики до Барабинской лесостепи на востоке (Чикишева, 2012).

Изучение крупных антропологических серий в рассматриваемом регионе с точки зрения палеогенетики позволило сделать несколько важных выводов. На огромной территории практически всей северо-западной Евразии у популяций охотников-собирателей в западноевразийском компоненте доминируют варианты гаплогруппы U. Это, во-первых, говорит о более ранних истоках первоначального заселения территории современными людьми, вовторых, о существовании здесь периода независимой эволюции населения.

Одним из свидетельств такого рода является наличие линии гаплогруппы А10, которая автохтонно сформировалась на данной территории (Pilipenko, Trapezov, Zhuravlev et al., 2015) в период раннего голоцена, а возможно, в еще более древнюю эпоху.

Таким образом, как мы видим, налицо маркеры в материальной и духовной культуре, антропологическом облике и структуре генофонда, подтверждающие специфичность эволюции ранних групп голоценового населения лесостепной зоны Западной Сибири, куда входят и носители усть-тартасской культуры (Молодин, Пилипенко, Чикишева и др., 2013).

Список использованной литературы

Артеменко И. И. Культуры шнуровой керамики: среднеднепровская, подкарпатская, городско-здолбицкая, стжижовская // Эпоха бронзы лесной полосы СССР. М. : Наука, 1987. С. 35—51.

Вадецкая Э. Б., Поляков А. В., Степанова Н. Ф. Свод памятников афанасьевской культуры. Барнаул : Азбука, 2014. 380 с.

Васильев И. Б., Кузнецов П. Ф., Семенова А. П. Памятники потаповского типа в лесостепном Поволжье (краткое изложение концепции) // Древние индоиранские культуры Волго-Уралья (II тыс. до н.э.). Самара : СамГУ, 1995. С. 5—36.

Гаврилова И. В. Типы наконечников стрел эпохи неолита и бронзы Костромского Поволжья // Материалы и исследования по археологии СССР / Акад. наук СССР, Ин-т археологии. М. : Наука, 1965. № 131: Палеолит и неолит СССР. Т. 5: Палеолит и неолит СССР. С. 204—213.

Генинг В. Ф., Петрин В. Т. Позднепалеолитическая эпоха на юге Западной Сибири. Новосибирск : Наука, 1985. 88 с.

Зайберт В. Ф. Энеолит Урало-Иртышского междуречья. Петропавловск : Наука, 1993. 249 с.

Кирюшин Ю. Ф. Энеолит и ранняя бронза юга Западной Сибири. Барнаул : АлтГУ, 2002. 293 с.

Косарев М. Ф. Западная Сибирь в переходное время от неолита к бронзовому веку // Эпоха бронзы лесной полосы СССР. М. : Наука, 1987. С. 252—264.

Косарев М. Ф. Из древней истории Западной Сибири (Общая историко-культурная концепция). М. : Центр прикл. этнографии Ин-та этнологии и антропологии, 1993. 284 с.

Матющенко В. И., Полеводов А. В. Комплекс археологических памятников на Татарском увале у деревни Окунево. Новосибирск : Наука, 1994. 222 с.

Молодин В. И. Памятник Сопка-2 на реке Оми. Т. 1. Культурно-хронологический анализ погребальных комплексов эпохи неолита и раннего металла. Новосибирск : ИАЭТ СО РАН, 2001. 127 с.

Молодин В. И. Усть-тартасская культура // Проблемы историко-культурного развития древних и традиционных обществ Западной Сибири и сопредельных территорий : материалы XIII Западно-Сибирской археолого-этнографической конференции. Томск, 2005. С. 180—184.

Молодин В. И., Гришин А. Е. Памятник Сопка-2 на реке Оми. Т. 4. Культурно-хронологический анализ погребальных комплексов кротовской культуры. Новосибирск : ИАЭТ СО РАН, 2016. 452 с.

Молодин В. И., Кобелева Л. С., Дураков И. А., Райнхольд С., Ненахова Ю. Н., Борзых К. А., Швецова Е. С. Могильник Усть-Тартас-2 — новый погребальный комплекс эпохи неолита, ранней и развитой бронзы в Барабинской лесостепи // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Новосибирск : ИАЭТ СО РАН, 2017. Т. 23. С. 363—367.

Молодин В. И., Кобелева Л. С., Райнхольд С., Ненахова Ю. Н., Ефремова Н. С., Дураков И. А., Мыльникова Л. Н., Нестерова М. С. Стратиграфия погребальных комплексов ранней — развитой бронзы на памятнике Усть-Тартас-1 // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Новосибирск : ИАЭТ СО РАН, 2018. Т. 24. С. 293—298.

Молодин В. И., Мыльникова Л. Н., Нестерова М. С., Ефремова Н. С., Ковыршина Ю. Н., Борзых К. А. Особенности погребально-ритуальных комплексов неолитического могильника Венгерово-2А // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири сопредельных территорий. Новосибирск : ИАЭТ СО РАН, 2013. Т. 19. С. 124—129.

Молодин В. И., Мыльникова Л. Н., Новикова О. И., Дураков И. А., Кобелева Л. С., Ефремова Н. С., Соловьев А. И. К периодизации культур эпохи бронзы Обь-Иртышской лесостепи: стратиграфическая позиция погребальных комплексов ранней — развитой бронзы на памятнике Тартас-1 // Археология, этнография и антропология Евразии. 2011. № 3 (47). С. 40—56.

Молодин В. И., Пилипенко А. С., Поздняков Д. В. Этногенетические реконструкции популяций юга Западной Сибири в голоцене (неолит — позднее средневековье): комплексный подход // Мультидисциплинарные методы в археологии: новейшие итоги и перспективы : материалы междунар. симпозиума. Новосибирск : ИАЭТ СО РАН, 2017. С. 148—168.

Молодин В. И., Пилипенко А. С., Чикишева Т. А., Ромащенко А. Г., Журавлев А. А., Поздняков Д. В., Трапезов Р. О. Мультидисциплинарные исследования населения Барабинской лесостепи IV—I тыс. до н.э.: археологический, палеогенетический и антропологический аспекты. Новосибирск : Изд-во СО РАН, 2013. 220 с.

Наговицын Л. А. Новоильинская, гаринско-борская и юртиковская культуры // Эпоха бронзы лесной полосы СССР. М. : Наука, 1987. С. 28—34, 164.

Погодин Л. И., Полеводов А. В., Труфанов А. Я. Бронзовая антропоморфная пластика могильника Боровлянка XVII // Барсова Гора: древности таежного Приобья. Екатеринбург ; Сургут : Уральское изд-во, 2008. С. 195—206.

Полосьмак Н. В., Чикишева Т. А., Балуева Т. С. Неолитические могильники Северной Барабы. Новосибирск : Наука, 1989. 104 с.

Чернецов В. Н. К вопросу о сложении уральского неолита // История, археология и этнография Средней Азии. М. : Наука, 1968. С. 41—53.

Чикишева Т. А. Динамика антропологической дифференциации населения юга Западной Сибири в эпохи неолита — раннего железа. Новосибирск : ИАЭТ СО РАН, 2012. 468 с.

Pilipenko A. S., Trapezov R. O., Zhuravlev A. A., Molodin V. I., Romaschenko A. G. Mt DNA Haplogroup A10 Lineages in Bronze Age Samples Suggest That Ancient Autochthonous Human Groups Contributed to the Specificity of the Indigenous West Siberian Population // PLоS ONE. 2015. No 10 (5).

Работа выполнена в рамках исследовательского проекта РФФИ, грант № 18-09-00406 «Население Среднего Приомья в раннем голоцене по материалам новейших археологических комплексов: периодизация, хронология, культурогенез».

Автор: В. И. Молодин